* * *

В расточенье зимы, умаленье заводов и шахт
На бугристой земле, различаемой сквозь пелену,
Я промерзший сорняк, я рунической молнией сжат
И не так еще вспыхну, не так еще полыхну.

Мне б истлеть на корню, только — Господи, укрепи! —
И полуденным щебетом так же, как ночью глухой,
Если что и созрело во мне, то верблюжьи репьи,
Что брезгливо срывают, о чем бы ты в них ни глаголь.

И, отчаяньем крепок, дошел я до сути своей:
На костре, под ножом только землю в себя и вотру,
Позавидовав тем, кто растительным нравом светлей, —
Как трава на ветру, как простая трава на ветру.


* * *

Я нипочем бы не ушел,
Заслышав мерное камланье
И звук, что звуком приглушен,
И пар, взошедший над котлами.

Я понял бы, что вот он, слом,
На этих флешах и редутах,
И век, завязанный узлом,
Стоит над ними как придурок.

И я б увидел — это знак
Не завываний о регрессе,
Но та помета в небесах,
Что вряд ли крест, но перекрестье.

Скребя обойный лепесток,
Я б исповедался обоям,
И никуда б уйти не смог,
И не рыдал перед убоем.


* * *

Как попаданцы с подлизанцами
Блатуют в плазменных экранах
И корчится цивилизация,
Чей век и так прискорбно краток,

Лютует вольница казацкая
И может призанять силенок
На героические цацканья
Коричневеющих зеленых.

Но уголька-то — слышишь? — хочется,
Донбасского, составов триста,
Во славу хипстерского скопчества,
Бомжового саксофониста.

Куда ж ты прешь, герой-стахановец,
Когда дружки твои струхнули,
Заслышав грохотанье гаубиц
При развитой инфраструктуре?

Поной-поной, как ноет ссадина,
Сиди по эглеты в попкорне,
Улавливая подсознательно
Простые признаки погони.


* * *

Что бы секстант ни шептал астролябии,
Мол, что ты мелешь, воровка, лазутчица,
В этих широтах лишь солнцестояние
Сущностно.

Как бы теперь ни глумились над истиной,
Длится она как прибытие поезда,
И возрожденному к жизни таинственной
Боязно

Голос услышать, молитвы келейнее, —
Развоплощению радуйся, да не сгинь.
Летние сумерки, сумерки летние!
Анненский!

Кто б ни блуждал здесь измазанным в сурике,
Музы бездомные, эльфы ли, гоблины,
Только единые летние сумерки
Подлинны.


Элегия

Пребывая в перманентном шоке,
Тучных лет изнашивая шмотки,
Полуоживлен и получахл,
Я от жизни часто получал

На пределе слышимости отзвук,
Вроде коллективной дрожи в овцах,
Указаний дохнуть веселей,
Выкупленных кем-то векселей.

От пентхаусов и лофтов строгих
До пенсионерских новостроек
Родина моя — бетонный прах,
Стычка на таежных топорах.

Пережали жилу, вот и прибыль:
Не заточкой, так, наверно, бритвой
Саданут, и ссохнешься пятном,
Не сейчас, так, может быть, потом.

В отпуску — не то что без работы.
То в кино, где скачут астроботы,
То статью шарашишь как чумной,
То в камине шаришь кочергой.

Пусть никто мы, пусть мы ошизели,
Есть на свете где-то наши земли,
Где припасть возможно к алтарю.
Как пристало, так и говорю.


* * *

Когда доносится с полей
Пустого августа пыланье,
Как думать о земле своей,
Осмыслить, чем она была мне?
Здесь камень дерево рождал,
И буйный ветр буруны пенил,
И огненный катился шквал,
Селенья обращая в пепел,

Мотая нервы на кишки,
Имущи и великолепны,
Топтали утварь, книги жгли,
Служили долгие молебны,
И пред оплавленной лозой
Клялись изрубленной скотине:
Никто не минет алых зорь
При цесаре и господине.

Но в пляске круговых порук
Еще мы здесь, еще мы братья,
И зверством ли исчерпан круг
Служенья истине и правде?
Так, ни на год не повзрослев,
Ни шепелявый, ни картавый,
Не прерывается распев,
Что разрешается октавой.


* * *

Эта жизнь оказалась беспечным враньем.
В благодарность за искренне теплый прием,
К безысходности видимость приноровив,
Я собрал доказательств несметный архив,

Но, задумчивый, как травяной астрагал,
Не могу доказать, что я жил и страдал:
Отовсюду важнейшее удалено
Доказательство жизни — и было ль оно?

...Эти липы, что вымахали до небес,
Мы сажали с отцом, социальны, как плебс.
На субботнике в постолимпийском году
Деревца прикрывали домов наготу.

И теперь, проходя вдоль шершавых стволов,
Вопрошаю я, годы в минуты смолов:
Что вы скажете им, да и нам, пастухи?
Отработай да сгинь, отдыхать не с руки?

И, привыкший словам доверять как вранью,
Не в себе от себя, сам себе говорю:
Дай нам, Господи, влаги Твоей три ведра,
Чтоб утих суховей и земля приняла.