Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Диана Кан

РАСКАЛЁННАЯ КАЛИНА

Имя Дианы Кан прочно утвердилось в современной поэзии. Она, считая себя ученицей Юрия Кузнецова, по-своему продолжает его русский путь.
Волжская поэтесса Диана Кан регулярно печатается на донских страницах, входит в состав редакционной коллегии нашего издания. Представляя её новые стихи выпуском «Книги в журнале», редакция журнала «Дон» также поздравляет своего автора с определённой датой!



* * *

Сладкими восславленная снами,
Проклятая трижды наяву,
Полыхнёт – о, если б куполами! –
Сторона, что отчиной зову.

Полыхнёт – от края и до края!
Кабы знать – рассвет ли то? Закат?
Угли ада или розы рая
В небесах над отчиной горят?

Поцелуй Авроры розоперстой
Воспевала я сама не раз,
Позабыв: Аврора – это крейсер!
Только так заведено у нас!

Только так – от залпа и до залпа.
От одной Авроры до другой!
Только так у нас, привыкших залпом
Пить за здравье и за упокой.

Расцветай, Аврора, розой райской,
Адовым угольем небо жги.
Ведь чем дальше в нашей русской сказке,
Тем страшней и не видать ни зги!

Пусть в кровавом роковом узоре
Через сутемь бренной суеты
Встанут зори в пламенном уборе,
Обагрив на куполах кресты.



* * *

Спеша из ниоткуда в никуда,
И увозя с собой чужие жданки,
Встречаются ночные поезда
На Богом позабытом полустанке.

Два фирменных, два скорых вдаль спешат…
И встретятся ль ещё на свете белом?
Лишь две минутки рядом постоят
Под семафорным бдительным прицелом.

Покуда пассажиры крепко спят,
Наговорившись и напившись чаю,
Ночные поезда стрелой летят,
И время, и пространство побеждая.

Я выйду в тамбур, молча закурю.
И задохнусь от приступа бессилья.
Вот так однажды и любовь мою
И время, и пространство победили!

Прижмусь к стеклу разгорячённым лбом
У сумрачной эпохи на излёте.
И взгляд, что до озноба мне знаком
Поймаю вдруг в окне купе напротив.

Сорвётся с губ непроизвольный вскрик,
Сигналом тепловоза заглушаем…
И тронутся составы в этот миг,
И мы навек друг друга потеряем…

И заметёт мой путь усталый снег
На роковом последнем повороте,
В пространстве русском растворясь навек
У сумрачной эпохи на излёте.



* * *

Ты, кого я высотой окрыляла,
Далью манила, дразнила, влекла…
Ты, для кого я однажды упала
В мир, где царила полночная мгла.

Ты, для кого я сквозь сумрак окрестный,
В вечность сбежала строптивой водой,
Не уловима тщетою телесной,
Не побеждаема смутой мирской.

Ты, для кого я себя созидала –
Жгла, леденила, сводила с ума.
Даже глагольною рифмою стала,
А ведь была от рожденья нема!..

Ты, в небеса выводящий из комы
Души несчастных собратьев моих,
Вечно и всюду исконно искомый –
Несокрушимый классический стих!



* * *

Если от горя народ обезножен –
Прялку под лавку, шашку – из ножен.
Свистнешь – и конь пред тобою – огонь!
И под копытом ковыль одолонь.

Не богатыршей-микулишной вроде
Кличут тебя, величают в народе –
Дочка, сестрица, супружница, мать…
Статочно ль прялку на шашку менять?

Слышко, по пьяни куражатся: «Ухнем!»
Богатыри по пивнухам и кухням?..
Всё о Руси неустанно радеют –
То похмеляются, то фанатеют.

Ну, проявила бы бабью смекалку,
Да поменяла бы прялку на скалку.
Скалкой сподручнее – так твою мать! –
Богатырей в честный бой подымать!

Ой, поменяла бы!.. Только вот жалость:
Богатырей-то почти не осталось!
Надо нам, бабоньки, вот о чём речь,
Богатырей на племя поберечь!..

Али мы, бабоньки-девоньки-сёстры,
Лишь на язык боевиты да востры?..
Аль богатырски у нас не крепка
И прикипела лишь к скалке рука?

Не осудите, родимые, строго!
Да пожелайте удачи в дорогу,
Ведь унывать нам никак не годится,
Матушка-шашка да прялка-сестрица!



* * *

Царевщина, примай-ка на постой!..
Ведь я готова гостевать по-царски.
Здесь зелень проросла сквозь сухостой,
И русский клён не побеждён канадским.

Горящая багрянцем октября,
Горчащая рябиновою гроздью,
Царевщина-царевишна моя,
Почто зарделась в царском взоре грозном?..

Ай, ты гостям не рада? Не лукавь!..
Они ль не покуражились на славу?
И листьев позолоченная ржавь
Навек сроднилась с отсветом кровавым...

Здесь вьюги – дебютантки декабря
И февраля шальные фаворитки –
Имперские подарят соболя
Тебе, допрежь обобранной до нитки.

Здесь сквозь века обнимет речка Сок
Сокольих гор воздушную громаду.
И небосвод пронзительно высок:
Взмахни крылом и – обожжёшься взглядом.

Здесь я пою с ветрами в унисон,
Учусь у них быть вьюгой и подругой.
…И в небо, словно сокол, вознесён
Царёв Курган, парящий над округой.



* * *

Да как же это, как же это вышло –
Что ты, который Богу присягал,
Превыше Бога и превыше ближних
Вдруг возлюбил Интернационал?..

Бескрайняя Сибирь лежит под снегом.
Метель надрывно стонет, плачея...
Пробьётся ссыльно-каторжным побегом
Цветущая империя твоя.

Хоть слышится порой в метельном плаче
Печальный зов отвергнутой зурны,
Побег твой обречён был на удачу –
Победное цветение весны!

Железный Коба! Ты сражён печалью,
Про все невзгоды зная наперёд…
Железо, чтобы стать поющей сталью,
Должно пройти сквозь пламень и сквозь лёд.

Знать, Бог судил – и никуда не деться! –
В плену провалов, ссылок, неудач
Суметь постичь стальным кавказским сердцем
Метелей русских горький бабий плач.



* * *

Блинный дух и дух былинный
Поизветрились Постом…
Раскалённая калина
Кровянеет под окном.

Раскалилась, словно печка,
Всласть отведавшая дров.
Бабка Настя теплит свечку,
Взгляд серьёзен и суров.

Свежей сдобой тянет сладко.
Скоро Пасха. По ночам
Непоклонистая бабка
Бьёт поклоны куличам.

На муку слегка подует.
Бухнет масла дюжий ком.
И колдует, и волхвует,
И орудует пестом.

На пасхальной на неделе
Не из нашей ли печи
Куличи в трубу летели,
Золотые куличи?

…С бабой Настею не спорьте,
Хоть она добра на вид.
«Масло печива не портит!» –
Баба Настя говорит.

Из печи кулич достанет.
Цыкнет: «Рученьки уйми!»
И, возрадуясь устами,
Опечалится очми.

Ах, как пахнут сладко-сладко
Золотые куличи…
Что ж печалуется бабка,
Пригорюнясь у печи?..

Почему она печальна,
Если с самого утра
Благолепно-величально
Льют елей колокола?..

Не с того ли, что былинный
Дом вот-вот пойдёт на слом?..
…Сгустки ягоды калины
Кровянеют под окном.



* * *

Я запомню себя в заповедном забывчивом мае,
Где никак меня звать, где ещё я никто и ничто,
Где собака не лает, рябина косой не играет,
Где плетусь я понуро с тетрадью стихов на лито.

А собаки притихли в форштадтских резных палисадах,
И прижухли рябины, грядущую чуя беду…
Говорила мне мама: «Оно тебе, доченька, надо?..»
Не послушала маму, не ведая, что на Голгофу иду.

Говорила мне мама с глухим материнским укором:
«Что стихи? Сущий вздор!.. Ты в торговый бы шла институт…»
Только что я могла, коль докучнее всех ухажёров,
Всюду-всюду меня карауля, стихи начеку – тут как тут?..

Я направо пойду – обжигаюсь молвою досужей.
А налево сверну – ухажёров назойливых рать…
Ну, а мне-то, а мне-то всего только в жизни и нужно –
То, что вздором считают, в тетрадь поскорей записать.

Пусть мутузят друг друга, отвергнуты мной, ухажёры.
Пусть не сходит с лица моей ласковой мамы укор…
Ну, а мне бы укрыться от всех за высоким
                                                                     форштадтским забором
И нести, и нести, и нести восхитительный вздор!

Отцветут по форштадтским резным палисадам рябины,
Напитаются гроздья голгофскою кровью Христа.
И зажгутся на ветках воскресших созвездий рубины,
Чтоб до первых морозов у смертных горчить на устах.

«Эко я, как рябину, судьбину свою обломала!..
Ведь без вздора теперь не прожить мне ни часу, ни дня…»
Но пока я слова для стихов, как рубины рябин, подбирала,
Беспощадное вещее Слово прицельно стреляло в меня.

Заповедный забывчивый май, твою заповедь я не забуду!..
Хоть уже никогда ни за что не сумею вернуть
Тот единственный, жуткий, подобный Голгофскому чуду,
Тот прекрасный, лучистый, тернистый, изменчивый путь!

Нет в помине уже тех форштадтских резных палисадов
Нету мамы давно… Но всё слышится, словно в бреду,
«Что стихи? Сущий вздор! А оно тебе, доченька, надо?..»
…Не послушала маму и вот на Голгофу иду.

Сколько ж можно идти, непутёвая мамина дочка?..
Говорила же мама!.. Её не послушала я.
…Написала не я золотые заветные строчки –
Это сами они написали и переписали меня.



* * *

Медной горы хозяйка!
Где же твоя гора?
Или ты просто зазнайка
И поумнеть пора?

Где твой Данила-мастер?
Каменный где цветок?
Эвон, какие страсти
Бьются тебе в висок!

Жить бы, не беспокоясь,
Не замечать обид…
Где он, твой Каменный пояс?
Что ж он тебя не хранит?

Мерцают твои самоцветы
Тысячи долгих лет…
Чёрт догадал поэтом
Родиться на Божий свет!

И самоцветные фразы
Разбрасывать напоказ…
Светятся хризопразы
Лунных усталых глаз.

Слёзы в каменья отлиты…
Знает о том одна
Чара из чароита,
Выпитая до дна.



* * *

Спой обо мне, обманутая Тоска!..
А я, так и не понята никем,
Вздохнув, запью печаль шампанским Боска
За неимением шато-икем.

Не то, чтоб вдруг. Не то, чтобы некстати.
Не то, чтобы надрыв или надлом.
Не то, чтоб я продрогла от проклятий.
Не то, чтобы вся жизнь пошла на слом.

Не то, чтоб мне сегодня было плохо…
Сегодня мне, пожалуй, всё равно!
Мерцает недопитая эпоха,
И не таковских утянув на дно.

Не то, чтоб потаскухой обозвали…
Не то, чтоб в этом не моя вина:
Потосковав наедине с бокалом,
В холодную постель ложусь одна.

Не то, чтоб стервой оказалась слава.
Не то, чтоб прикурить не дал никто.
Не то, чтоб у вина видок кровавый…
Не то, не то, не то, не то, не то!..

А просто дерзкой юности обноски
Вдруг стали обветшалы и тесны…
Не пьёшь – так пой, обманутая Тоска,
В объятиях несбыточной весны!



* * *

Здесь время течёт иначе.
Здесь суетное не в счёт…
Под окнами старой дачи
Крапива вовсю цветёт.

Цветёт, не ведая скуки,
С повадками злой снохи.
И, словно к бабуле внуки,
К землице льнут лопухи.

Здесь время течёт, как Крымза
Несуетная течёт…
А то, что свекровку грымзой
Здесь кличет сноха – не в счёт!

Не в счёт, что сноха сварлива.
Крапивный у сношки нрав.
Уварится в щах крапива,
Судьбою-едьбою став.

Здесь времени и пространства
Навек неразрывна связь…
Твоим тридевятым царством
Отверженным становясь.



* * *

Караван-Сарайская – не райская!
Улочка горбата и крива.
Но цветут на ней сирени майские –
Так цветут, что кругом голова!

А неподалёку Растаковская
(Баба Настя так её звала) –
Улица с названьем Казаковская
Муравой-травою поросла.

Так живут – без лести, без испуга! –
Приговорены, обречены,
Улочки, что в центре Оренбурга
Детские досматривают сны.

Им не привыкать! Иль это снится мне:
Жили-выживали, кто как мог,
Хлопавшие ставнями-ресницами
На ветрах неласковых эпох?..

…Дерзости училась я у робких
Улочек, знакомых наизусть…
Железобетонные коробки
Вытесняют из России Русь.

Сторона моя обетованная –
Оренбуржье! Всё ты тут, как есть!
Дремлющая Азия саманная
И казачья яростная спесь.



* * *

Я узнаю твой знаменитый зной…
Ты не забыл, что я тебе родная?
Но ты, такой красивый и чужой,
Глядишь в упор, своих не узнавая.

Мол, ну, какой же ты, Диана Кан, поэт?
Разбойница, драчунья и бандитка!
А ты, хоть и моднее стал одет,
Не городок, а сто рублей убытка!

А если так, то нечего в упор
Смотреть на то, как я вернулась в детство,
Где был мне тесен душный твой простор,
Где зной знобил доверчивое сердце.

Не здесь ли – послушание само! –
Я постигала септаккорды-гаммы?
Здесь мной разбито не одно окно
И спичек уворовано у мамы!

…Ответь же мне без горестных надсад –
И более я не задам вопросов! –
Куда ты подевал Татарский сад –
Отчизну лучших в мире абрикосов?

Там спелых яблок восковая спесь
Не раз подверглась моему набегу.
Там на любое дерево залезть
Умела я с хорошего разбега…

Ты это всё на новенький проспект
Сменял, чтоб стать, как щёголь на картинке?..
…Мой древний город, дервиш и поэт,
Не мне судить тебя, твоей кровинке!

В полночной луноликой тишине
Дожить бы, дотянуть бы до рассвета!..
От щедрых предков перепало мне
Лишь это огнедышащее лето.



* * *

Январской вьюги чувственные стоны.
Разбитого окна сквозной оскал.
Вновь вовремя явилась только полночь.
А ты опять – ты снова! – опоздал.

И не надеясь, видимо, на чудо,
(А ведь оно бывает иногда!)
Услышать предпочёл: «Иди отсюда!»,
Хоть прозвучало: «Идиот, сюда!».

Я не просила твоего вниманья
Вдали от злой насмешницы-мечты –
В том городке, которого названье
И не пытался выговорить ты.

Однажды попытался и – запутался…
Чуть не сломал язык, махнул рукой...
И – прочь побрёл ухабистою улицей
По городку над Волгою-рекой.

По городку, что местными хабалками
В дым обкумарен смрадом сигарет.
По городку, где фонари фингалами
Веками зверовато смотрят вслед.

По городку, где вьюжная метелица
Вскипает в подворотнях, как змея…
По городку, где очень слабо верится
В небесный смысл земного бытия.

По городку, где в списках ты не значишься
И значиться не будешь никогда…
…И городок вослед тебе таращится
Окном, разбитым вдрызг и навсегда.



* * *

Пью за здравие бывших мужей!..
Здравы будьте, мужья мои милые!
Опьяняйтесь свободой своей,
Жизнь любите с удвоенной силою!

Никого и ни в чём не виня,
В женских душах блистательно властвуйте!..
Ну, а что не любили меня –
И за это, мужья, благодарствуйте!

И за это, и даже за то,
Что в своей поэтической удали
Вы, как, видимо, больше никто,
Юность с вечностью намертво спутали.

Не ищите такую нигде –
Во хрустальном гробу почивавшую,
Выживавшую в мёртвой воде
Из трубы на метле вылетавшую.

Убедившую – путь ваш высок!..
Обманувшую всех и минувшую…
… Всех созвавшую на огонёк –
Лёгким дымом в трубу улизнувшую.



* * *

Пока ещё ты славой не заласкан,
Хотя уже, похоже, взят в прицел,
Несмешливо возьму тебя за лацкан,
Покуда высоко не улетел.

На лацкане медаль лауреата
Соперничает с розою любви…
Соседство их не то, чтобы приятно,
Но устоял хоть кто-то? Назови!

Из тех, кто славой искушён-услышан,
Никто не озаботился всерьёз,
Что на пути, какой суждён нам свыше,
Шипов куда поболее, чем роз.

Твой путь – высок, ведёт тебя далече.
Огонь и воду ты перепластал.
Но предстоит она – со славой встреча
И медных труб обманный драгметалл.

Драк и метаний истинным итогом
Да будет вдохновения полёт!
Лишь этим оправдаемся пред Богом,
Который всё простит и всё поймёт.



* * *

Небритый неприкаянный уставший
Опальный выдающийся поэт!
Забудь про наш, давно дуэлью ставший,
Трагический и творческий дуэт.

Ты снова приволок букет претензий,
Не в силах суету сует избыть.
А мог бы – мог бы! – мне букет гортензий
Хотя бы напоследок подарить!

Не мне клонить главу повинно долу.
Лелеять не тебе глухой укор,
Ведь всяк поэт своё выводит соло
Из зябкого забвенья на простор.

Когда звучат стихи, стихают звуки
Житейской неизбежной суеты…
…Подаждь нам днесь возвышенные муки
Позволивший нам звать Себя на Ты!



* * *

Россия, Русь… А дальше многоточие…
Что ж, в этот скорбный судьбоносный век
Обочину мы приняли за отчину,
И побрели по ней и в дождь, и в снег.

Мы люди Божии, калики перехожие.
Мы эмигранты в собственной стране…
Но, как ни тщились, нас не изничтожили
Все те, кто мимо мчались на коне.

Все те, кто напылили-накопытили.
Все те, кому чертовски повезло.
Все те, кто записались в небожители
Родной земле отверженной назло…

…Под вопли автострадные-эстрадные,
Летящие в лицо нам пыль и грязь,
Идём-бредём пообочь, невозвратные,
На купола церквей перекрестясь.

И нам не надо с отчиной сцепления
Шипами ощетинившихся шин,
Когда у ног почти в благоговении
О вечном шепчет скорбная полынь.



* * *

«Рус…» – читаю нынче на заборе.
Время удивляться, не шутя.
Помнится, писали тут другое,
Три весёлых буквы приплетя.

Нынче вспоминается с улыбкой,
Как в кратчайшем из возможных слов
Ухитрялся допустить ошибку
Некий вольнодумец-острослов.

Нынче все мы вроде вольнодумцы.
И на всё у нас готов ответ.
Скажешь: «Русь» – тебе в лицо смеются,
Словно слова неприличней нет.

Мы не то, чтобы умом не вышли,
Но живём-то, братцы, однова!
От избытку чувств-с порою пишем
На заборе всякие слова.

Вроде никого не порицая,
«Русский» написать пыталась ты.
Тут же подоспели полицаи,
Извиняюсь, бывшие менты.

Всю Россию превратив в казарму,
Наводя кладбищенский уют,
Хорошо ещё хоть не жандармы
Нам урок грамматики дают!



* * *

Собирай, зима, котомку
Ледяных напрасных слёз!
Трясогузку-ледоломку
На хвосте журавль принёс.

И, верна своей привычке
Быть первейшей в деле том,
Эта птичка-невеличка
Разбивает лёд хвостом.

В поднебесье не летает,
Но усердием её
Лёд, сковавший сердце, стает
И стечёт в небытиё.

Припасла для всех подарки,
Несмотря на суету –
Юной яблоньке-дикарке –
Подвенечную фату.

Речке-старице – свиданье
Со стремниной молодой.
Иве-брошенке – страданья
Над высокою водой.

Снежной бабе-несложёнке
Солнечной любви оскал…
…Всё, что мне, дрянной девчонке,
Ты когда-то обещал.



* * *

Ты долго по миру блукал,
Всемирности русской заложник.
Среди иноземных лекал
Себя отыскать невозможно!

Ты счастья отнюдь не просил.
Ты классика принял на веру,
Который не раз говорил,
Что счастье – земная химера.

Что все мы под небом седым,
Где ветры вселенские свищут?..
Невольно о воле скорбим.
Покой, беспокойные, ищем.

Выходим один на один
С пропахшим степями култуком1...
Но – вал повернёт баргузин,
Нам став и собратом, и другом!

…Ты всуе так долго искал
Покоя. Созвучья. Участья…
…Россия. Распутин. Байкал…
Ну что ещё надо для счастья?

__________________________________
1 Култук – северо-восточный ветер на Байкале



* * *

Событий смутных нам темно значенье,
Но Судный день грядёт:
Исполнится библейское реченье,
И гада гад пожрёт.

И, не суля безоблачного рая,
К нам, наконец,
Овец от злобных козлищ отделяя,
Придёт Творец.

Господь придёт пожар лечить потопом,
И – ной, не ной! – библейский ладь ковчег.
На скорбном стыке Азии с Европой
Ты призван свыше, русский человек!

Пусть неоглядна матушка-Расея –
Пожар, потоп, поклёп, сума, тюрьма…
Но даже на семи ветрах Рифея
Живи, не выживая из ума!

Живи – от Бога в вековечном шаге,
Что одолел за несколько минут!..
…Пусть вострубит пикирующий ангел,
Призвав земное на небесный суд.

г. Новокуйбышевск Самарской обл.