Как известно, «дачными каникулами» называла пребывание в Кимрах вдова опального поэта Осипа Мандельштама Надежда Яковлевна. В летние и осенние месяцы Мандельштамы временно жили в Кимрах — на Савеловской стороне, отбыв в начале ноября в Малый Ярославец, а оттуда — в Тверь. Однако незадолго до их отъезда, в Кимры приехала другая чета (также обосновавшаяся в районе Савелово) — Бахтины. И «дачные каникулы» выдающегося мыслителя длились куда дольше — до лета 1945 года…
Это время вместило в себя отчаянные попытки Бахтина вырваться из числа «неблагонадежных», издать книгу о Рабле; преподавание в местных школах (в том числе и районной — уникальный эпизод биографии Бахтина), а также тяжелую операцию — ампутацию ноги. Он погибал без книг, рабочего материала, и получал их ящиками, работал на износ — в школе и после, в комнатушке, наполовину заваленной книгами.
В этой статье приоткрывается малоизвестная и малоизученная страница биографии мыслителя — его «Савеловский период» [1].

О жизни Бахтина в Кимрах написано так мало, что радуешься малейшей детали, дополняющей скупую на сегодняшний день информацию. По сути, единственное исследование о пребывании Бахтина в Кимрах проведено в начале 90‑х годов минувшего века, когда город посетили тверские исследователи: доктор филологических наук из Тверского университета Михаил Строганов и его ученица Елена Пономарёва. Однако в исследовании Пономарёвой и Строганова («О пребывании М. М. Бахтина в Калининской области»), включившем в себя архивные данные и беседы с очевидцами, допущены неточности, часть данных требовала уточнений. Впрочем, начинать надо с истоков — попадания Бахтина в Кимры.

После возвращения из кустанайской ссылки, куда он был отправлен благодаря протекции друзей и вескому слову А. М. Горького взамен Соловков (при немалом содействии супруги Елены Александровны), Михаил Бахтин попробовал было обустроиться в Саранске. Однако, проработав в местном пединституте год, перебрался в Москву. Там он, будучи внештатным сотрудником в Институте мировой литературы им. А. М. Горького, работал, в основном, над книгой о Рабле [2]. Однако, после того как Бахтиным было отказано в предоставлении права на проживание в столице, супруги переехали в небольшие приволжские Кимры, уткнувшиеся в самую границу Московской области. Бахтин признавался, что выбрал Кимры потому, что «это самое ближайшее место на Волге от Москвы» [3]. Думается, и железнодорожное сообщение со столицей сыграло роль: в этот период Бахтин достаточно часто посещал Москву. То были и личные поездки, и попытки ускорить публикацию книги о Рабле, устроиться на работу… К тому же здоровье мыслителя стремительно ухудшалось, необходимо было найти спокойное временное пристанище.
Итак, в 26 октября 1937 года Михаил Бахтин с супругой прибыли в Кимры [4]. Зоя Николаевна Бабурина, тогдашняя соседка Бахтиных, вспоминает, что «проживали они на квартире у Смирновой Галины Васильевны в деревне Крастуново (г. Кимры, ул. Интернациональная, 19, таков адрес Бахтина, указанный в его же письмах. — В. К.) <…> Жену Бахтина все звали Лена, Леночка. <…> Они приехали очень усталые, изголодавшие. Михаил Михайлович еще хорошо держался, а на Лену было жалко смотреть. Лицо, руки, ноги — все опухло от голода. <…> Она подружилась с моей матерью, очень часто к нам ходила. Мать как могла им помогала одеждой, питанием…» [5].
Второе свидетельство пребывания Бахтина в Кимрах (поистине трагичное!) — 13 февраля 1938 года — в этот день ему сделали страшную операцию — ампутировали ногу [6]. Хирургическую «процедуру» проводил пожилой, но великолепный, по словам Бахтина, хирург. Причем речь шла и об ампутации второй ноги. На вопрос В. Д. Дувакина в ходе знаменитого 18‑часового интервью: «Вам предложили, чтобы спасти вторую, да?», Бахтин ответил: «Да. Нужно сказать, там хирург был великолепный, великолепный был хирург, пожилой такой…» [7].
Вероятно, не сохранились либо не найдены и сведения о приеме Бахтина на работу. Первое документальное свидетельство о том, что он являлся школьным учителем в Кимрском районе, обнаружено в архиве местного районо и датировано 1941‑м годом, когда Бахтина освобождали от занимаемой должности [8].

Приказ № 64
По Кимрскому районо от 15 ноября 1941 г.
В связи с сокращением количества классов по Ильинской средней школе считать освобожденными от работы в данной школе 15.XI.41 г. след<ующих> товарищей:
1. Наумову преподавателя рус<ского> яз<ыка>
2. Рожкову     матем<атики>
3. Танаева      биологии
4. Бахтина      нем<ецкого> яз<ыка>

Эти данные расходятся с воспоминаниями Зои Бабуриной, приведенные в своем исследовании Пономарёвой и Строгановым: «Михаил Михайлович поступил работать в 14 школу, Елена не работала. Через некоторое время Бахтин заболел. Что было у него, я не знаю. Помню, что началась гангрена, и ему ампутировали ногу. После этого он все равно продолжал работать, ходил на костылях» [9].
Судя по приказу районо, сложно представить, что инвалида, лишившегося ноги, увольняют из находившейся близ Крастунова (около одного километра) 14‑й школы и переводят за полтора десятка километров — в село Ильинское. Скорее всего, было наоборот. Бахтин, по приезду в Кимры, устраивается именно в Ильинскую школу, затем (или непосредственно перед этим) следует операция, после которой его увольняют из Ильинской школы и переводят в 14‑ю городскую. Подтверждением этому являются следующие приказы.

Приказ № 12
Кимрского гороно от 22/I — 42 г.
Назначить заведующим учебного сектора шк<олы> № 14 тов. Лебедева Т. В. с 13/I — 42 г. со ставкой 325 руб.; учителем немецкого языка т. Бахтина М. М. с 13/I — 42 г. со ставкой 5–7 классов 400 руб., в 8–10 классах 425 руб.

Приказ № 47
Кимрского гороно от 9/IV — 42 г.
Назначить тов. Класс преподавателем немецкого языка в школе 14 на 5–9-7 классы. Одновременно освободить от преподавания немецкого яз<ыка> в этих классах преподавателя Бахтина, поручив ему преподавание истории в старших классах с 16/IV — 42 г.

Впрочем, в автобиографии о начале работы в Кимрском районе Бахтин говорит: «С осени 1941 года я работал преподавателем средней школы в с. Ильинском Кимрского района (ст. Савелово), а затем преподавателем средней школы № 14 и жел. дор. школы № 39…». Вероятно, здесь имеет место ошибка, поскольку осенью 1941 года Бахтин приказом районо был уволен из Ильинской школы. Сомнительно, что его работа в Ильинском продлилась всего месяц. Более того, по воспоминаниям Зои Бабуриной, Бахтин приступил к работе до операции, то есть не позднее начала 1938 года. Стоило ли указывать местом работы школу, где он работал такое незначительное время? Определенные разъяснения мог дать архив Кимрского гороно, однако данные того периода собраны хаотично и частично утеряны.
Не сохранились в архиве и данные о назначении Бахтина в 39‑ю школу (полное название: школа № 39 Ярославской железной дороги. «Коллективная жизнь» 1948 г.). Однако в его личном деле, хранящемся в архиве Мордовского госуниверситета им. Н. П. Огарева, указана дата начала работы в ней — 15 декабря 1941 года [10].
Чтобы как-то прояснить жизнь Бахтина в Ильинском, в ноябре 2010 года я отправился в местную школу, на мероприятие, посвященное 115‑летию мыслителя (о сохранении памяти пребывания Бахтина в Кимрах и Кимрском районе см. ниже).
Вячеслав Алексеевич Каретников, бывший учитель физкультуры ильинской школы, которому, в пору пребывания Бахтина в селе, было шесть лет, вспоминал: «Помню, нам показывали хромого учителя. Он жил напротив церкви в то время, там была церковно-приходская школа» [11]. Старая школа была снесена — в корпусах новой хранятся только ее фотографии, да и располагалась она в другой стороне села. Однако память о «хромом учителе» сохранилась.
К сожалению, другие воспоминания собрать не удалось, хотя попытки предпринимались. Отметим только — Вячеславу Алексеевичу казалось, что Бахтин (или человек, походивший на него — кто может поручиться в точности памяти через столько лет?) провел в Ильинском не менее года; и здесь сама собой всплывает версия об описке в автобиографии. Однако не будем заниматься домыслами.

К моменту приезда в Кимры Бахтин вовсю работал над книгой о Рабле. Первые «савеловские» письма полны просьбами о необходимой литературе. «Я погибаю без книг», — писал он в 1938 году Борису Владимировичу Залесскому (1887–1966, русский ученый-петрограф — специалист по горным породам. — В. К.). Ленинская библиотека была закрыта для Бахтина, и отсутствие книг тормозило ход работы.
Из Ленинграда присылал посылки профессор Иван Иванович Куняев, из Москвы они передавались с оказиями, так же и возвращались [12]. С книгами приезжала из столицы М. В. Юдина (1899–1970, русская пианистка, входила в состав круга Бахтина. — В. К.) с юных лет бывшая другом мыслителя и не оставившая и в это нелегкое время. О ее приезде Бахтин в самом начале 1939 года писал Б. В. Залесскому: «На Новый год у нас была Мария Вениаминовна<,> и мы встретили его весело. Вообще же у нас все по-старому. Мерзнем, но умеренно».
О том, что Бахтин не оставался без поддержки друзей, свидетельствует и воспоминание его ученицы из 14‑й школы Гали Морозовой, помогавшей собирать вещи ученого, когда Бахтины уезжали из Кимр: «Михаил Михайлович пригласил нас с Михаилом Владимировичем (М. В. Лебедев, коллега по школе — В. К.) к женщине, у которой он снимал комнату — полдома, чтобы помочь упаковаться. Мне запомнился закопченный потолок комнаты (сама комната была большая) и книги… Одни книги. Я заметила, что бытовых предметов в комнате мало. Разве что сундук запомнился. И книги, книги. Он подарил очень много книг Михаилу Владимировичу» [13]. К сожалению, с Михаилом Владимировичем встретиться не удалось — он умер за несколько лет до нашего исследования; первые исследователи, Пономарёва и Строганов, с ним также не встречались. Таким образом, вероятно, утеряны книги, использованные Бахтиным в работе.

Труд «Франсуа Рабле в истории реализма» Михаил Бахтин закончил осенью 1940 года. Его машинопись составляла 667 страниц.
Произнося вступительную речь во время защиты диссертации 15 ноября 1946 года, Бахтин отметил, что работа над «Рабле» продолжалась более десяти лет. А во время беседы с В. Д. Дувакиным 22 марта 1973 года признался, что приступил к созданию труда о Рабле еще в Кустанае. Но добавил, что основная работа проделана позже. В то же время имеются свидетельства, что если бы «Рабле» создавался без помех извне, он был бы закончен к 1933 году [14]. Эта дата вызывает сомнение, поскольку, в таком случае, Бахтин попадал бы в жесточайший цейтнот: на сбор информации, ее обработку и написание труда практически не оставалось бы времени. Поэтому, учитывая промедления, вызванные переездами и прочими сложностями, назовем 1940 год едва ли не оптимальным. В пользу этого говорят и первые фрагменты будущей рукописи, относящиеся к 1938 году [15].
Приблизительно с начала 1941 года Михаил Бахтин предпринимает безрезультатные попытки опубликовать «Рабле». Тормозила процесс и политическая ситуация, и начавшаяся вскоре Великая Отечественная война. В письме Л. И. Тимофеева, обращенном к Бахтину, сказано следующее: «…Издательских возможностей мало (книга Виноградова — это еще инерция первой половины 1941 г.), издают книги не более 10 печ. листов обычно, но все же кое-какие возможности находятся, если тема книги в достаточной мере “актуальна”» [16].
Благодаря поддержке друзей, пытающихся пробить кордоны издательств и получить добро на печать, дело то сдвигалось с мертвой точки, то снова утыкалось в бюрократическую либо идеологическую стену. Последнее, впрочем, парадоксально. Бахтина обвиняли в том, что работа… не отражала в своем тексте достижений лучших литературоведов страны, таких, как В. И. Ленин и И. В. Сталин. Эти абсурдные обвинения высказала в адрес Бахтина кандидат филологических наук М. П. Теряева. Помимо этого она отметила, что автор вообще не раскрыл заявленную тему [17].

22 марта 1941 года А. А. Смирнов писал Бахтину из Ленинграда: «Что касается напечатания, то <,> к сожалению<,> у нас только что сдан в производство очередной «Западный сборник» (№ 2) Инст<итута> Лит <ературы> Ак Н СССР, не то я непременно предложил бы включить в него одну из Ваших глав или некое извлечение из Вашей работы». 5 июня того же года он написал следующее: «… не скрою, что если бы в принципе книга была принята, Вам пришлось бы пойти на двоякого рода уступки: 1) сокращение объема почти вдвое: я знаю, что такую большую работу они не смогут напечатать; мне думается, согласятся maximum на 20 листов, 2) в связи с этим понадобится смягчение или частичное изъятие многих физиологических и соотв<етствующих> лексических деталей… (во времена Рабле язык менестрелей изобиловал обсценной лексикой. — В. К.)».
Ничего не изменилось и спустя три с половиной года. Разочарованный Бахтин не скрывал горечи: «Дело очень затянулось, — говорилось в черновике письма Александру Смирнову в декабре 1944 года, — и я боюсь, что благоприятный для книги климат мог измениться. Для меня это дело имеет первостепенное значение, от него зависит возможность выбраться из Савелова, где дальнейшая <…> работа становится невозможной…». А в следующем черновике: «Я рад, что Чагин не отказы<вается> [еще] от попыток напечатать Рабле…» [18].

18 июня 1944 года Бахтин, вероятно, воодушевленный возможностью скорой публикации работы, начал «Дополнения и изменения к “Рабле”». Но проваливается и эта попытка. Тогда и было принято решение о скорейшей защите рукописи в качестве диссертации. Что и произошло в 1946 году, когда Бахтины уже жили в Саранске (тогда же была предпринята еще одна попытка издать книгу — на это раз во Франции). Подобно истории с «публикацией», получение ученой степени также имеет «детективную» окраску. Ходатайство о присвоении докторской степени долгие годы пролежало «на верхах». Бахтина заставили переработать текст (часть доработок попала и в состоявшееся позднее издание книги, что, однако не произошло с «идеологическими изменениями). Но даже выполнение этих условий не позволило Бахтину получить степень доктора наук. И лишь в 1952 году он наконец-то получает диплом о присвоении кандидатской степени. Напечатан «Франсуа Рабле в истории реализма» был лишь в 1965 г.

Список созданных в Кимрах работ Бахтина не исчерпывается трудами о Рабле. Здесь им создается ряд текстов, большинство из которых являются черновыми либо подготовительными. Говоря <О Маяковском> (начало — первая половина 1940‑х гг.), отметим, что текст представляет собой схему планирующейся статьи, наработку на будущее [19]. Часть работ «савеловского периода» автором не озаглавлена. В таких случаях то или иное название выбиралось редакторами, готовившими текст к публикации (статьи назывались по первым словам произведения, либо условно, в угловых скобках). Благодаря кропотливой работе создателей семитомного собрания сочинений Бахтина известен список работ, написанных или причисляемых к написанным в Кимрах. Их, включая «Рабле» и «Дополнения к “Рабле”» — пятнадцать.
Одна из них — «Сатира» — единственный опыт Бахтина написать энциклопедическую статью, заказанную 26 октября 1940 года для десятого тома «Литературной энциклопедии». Были поставлены жесткие условия: «Сатира» должна быть готова к 15 ноября.
Ответив на предложение положительно, Бахтин отправляется в Ленинскую библиотеку, куда ему на этот раз был выдан пропуск [20]. Статья была готова в срок, позднее, по требованию редактора, доработана, но… так и не вошла в книгу. Десятый том «Литературной энциклопедии» увидел свет лишь в 1991 году в Мюнхене, статья «Сатира» была написана С. Нельс.
Отметим, что готовый текст «Сатиры» Бахтина на сегодняшний день считается утерянным, доступна лишь черновая версия статьи, опубликованная, как и другие работы, о которых пойдет речь, в пятом томе собрания сочинений М. М. Бахтина (1997 г.).
Возвращаясь к наметкам статьи о Маяковском, важно подчеркнуть, что ее написание Бахтин мог связывать с надеждой перейти из статуса полулегальных писателей в ранг легальных. Неизвестно, чем обернулась затея, но показательны воспоминания ученицы Бахтина того времени, Валентины Георгиевны Рак. Однажды, когда по программе должен был следовать Маяковский, «Михаил Михайлович пришел к нам в класс и резко отчеканил: “Маяковского я не люблю и читать его не буду”» [21].
И это, когда Сталин назвал Маяковского первым и лучшим поэтом страны. Что побудило Бахтина негативно высказаться о Маяковском? Поздние реплики мыслителя о поэте, его силе в представлении «карнавальности» мира, провозглашении «живой жизни в низах, где нет ничего устойчивого», противоречат воспоминаниям учеников. Да и ранее, в лекциях середины 1920‑х годов Бахтин подчеркивал значительность Маяковского для русской поэзии [22].
Помимо перечисленных работ, в Кимрах Бахтиным написано еще несколько текстов: «К философским основам гуманитарных наук» (дата написания: приблизительно в промежутке между 1940–1943 гг.), «“Слово о полку Игореве” в истории эпопеи» (1940–1941 гг.), «К истории типа (жанровой разновидности) романа Достоевского» (1940–1941 гг.), <К вопросам об исторической традиции и о народных источниках гоголевского смеха> (первая половина 1940‑х гг.), «К вопросам теории романа», «К вопросам теории смеха», объединенных в одну публикацию вместе с заготовкой статьи <О Маяковском> (первая половина 1940‑х гг.), <Риторика в меру своей лживости…> (1943 г.), «“Человек у зеркала”» (1943 г.), <К вопросам самосознания и самооценки…> (1943–1946 гг.), <О Флобере> (конец 1944–1945 гг.), «К стилистике романа» (конец 1944–1945 гг.), «Многоязычие, как предпосылка развития романного слова» (1940–1945 гг.), «Вопросы стилистики на уроках русского языка в средней школе» (1945 г.) [вероятно, также прочитана им в школе] [23].
В связи с последней работой интересна записка, сделанная рукой Бахтина якобы от лица директора 39‑й школы. «Индивидуальная работа М. М. Бахтина на тему: «Вопросы стилистики на уроках русского языка в VII-ом кл.» может быть закончена и выслана только 10 июня, т. к. М. М. Бахтин в настоящее время очень занят на своей основной работе как преподаватель и член экзаменационной комиссии в X кл. 14‑й школы. Директор 39 шк.» [24].
Вызывает удивление тот факт, что записку о занятости Бахтина в 14‑й школе должен был подписать директор 39‑й.

Отношения Бахтина-учителя с учениками не всегда были ровными, более того, с определенной прохладцей общался он и с коллегами, сдружившись, по воспоминаниям Галины Ивановны Мозжухиной (Морозовой), лишь с одним — Михаилом Лебедевым, которому подарил при переезде в Саранск часть книг.
В «савеловский период» Михаил Михайлович вел активную переписку, периодически сам бывал в Москве. Известны его выступления в 1940 и 1941 годах в ИМЛИ с двумя докладами по теории романа, участие в конференции по творчеству Шекспира, проходившей в ЦДЛ [25].
Важны и воспоминания учеников, проливающие свет на взаимоотношения учителя с подопечными и коллегами. В исследовании Елены Пономарёвой и Михаила Строганова приводятся воспоминания учениц Бахтина — В. Г. Рак и М. И. Крыловой.
Мария Исаевна Крылова, у которой в 1943–1944 годах Михаил Бахтин был классным руководителем, поведала о новой грани характера учителя: «Он вел также литературный кружок. Нам было мало его уроков, и весь класс ходил заниматься в этот кружок. <…> Он ужасно много знал наизусть из Гете, Шекспира. Нам с ним было интересно, и нам иногда казалось, что он благодарен нам за то, что мы его слушаем».
Валентина Георгиевна Рак в 1944 году училась в 10 классе: «Он голодал и мерз в холодной школе так же, как и мы все. Но как только начинался урок, он забывал обо всем. Рассказывал нам взахлеб, размахивая руками, и неустанно ругал школьные учебники: «Какого черта вы их читаете, — говорил он нам. — Надо читать произведение, само произведение, целиком и полностью. И мы все сидели с раскрытыми ртами, забыв, что уже давно прозвенел звонок» [26].
По сведениям архива гороно, Бахтин преподавал в Кимрах немецкий и историю, однако в воспоминаниях учеников он остался словесником. Его уроки литературы — сложные, но интересные, врезались им в память. В мае 2009 года я посетил ученицу Бахтина Галину Ивановну Мозжухину (Морозову). В 1944/45 учебном году она занималась в 8 классе и, как ей казалось, нашла с «нелюдимым» преподавателем свой, особый контакт. Более того, уроки литературы так запали ей в душу, что, спустя годы, окончив филологический факультет, она сама стала преподавателем литературы.
Несколько лет назад Галина Ивановна передала в местную библиотеку записки, в которых постаралась восстановить в памяти образ необычного преподавателя… «Не хочу утверждать, что именно он (М. М.) оказал на меня влияние, что я стала тоже преподавателем литературы и русского языка, но уроки литературы в старших классах я вспоминала именно его» [27]. Впрочем, до этого я услышал от Галины Ивановны некоторые не известные ранее подробности.
«Мы называли его Бахтиным, с ударением на первый слог, — начинает рассказ Галина Ивановна. — Лишь потом, по телевизору, я неоднократно слышала, что все его называют Бахтин. Он нас ни разу не поправлял. Был очень интеллигентным».
Девочка запомнила, что каждый день преподаватель приходил на уроки на костылях. Он редко сидел за учительским столом, обычно стоял, опираясь на костыли, и с увлечением рассказывал о литературе. «Он был очень осторожен в разговоре, — вспоминает Г. И. Мозжухина. — С учителями держался обособленно. Да те и не стремились принять его в свой круг. Я точно знаю, что дружил он только с одним учителем — Михаилом Владимировичем Лебедевым. Когда уезжал, подарил много книг ему». К сожалению, судьба этих книг неизвестна. Михаил Владимирович несколько лет назад скончался, а ученице, присутствующей при передаче книг, Михаил Михайлович ничего не оставил…
Воспоминания о внешнем виде учителя Галина Ивановна отразила и в «библиотечных воспоминаниях»: «На костылях ему добираться, видимо, было трудно, дороги еще не были асфальтированы. Труднее всего зимой и осенью: грязь, бездорожье, а расстояние — более километра. Помню его в зимней одежде: на голове папаха, добротное пальто на лисьем меху».
Что до общения с коллегами по школе, вышесказанное подтверждают еще два факта. Мария Васильевна Ванцева, преподававшая в 14‑й школе в то время, поведала тверским исследователям, что Бахтин был замкнут и с учителями практически не общался. А что касается друзей, она вообще усомнилась, были ли они у него в Кимрах [28]. В апреле 2010 года я встретился с Борисом Ивановичем Зориным (умер в 2013 году), в 1945 году вернувшимся с полей сражений Великой Отечественной войны и назначенным преподавателем в 14‑ю школу. Подробно рассказывающий о военных днях и школьных буднях, Борис Иванович удивился, когда я рассказал ему о Бахтине, уехавшем из города непосредственно перед возвращением Зорина в Кимры. «Никто из учителей не рассказывал мне о нем», — категорично заявил 93‑летний ветеран.

«У Бахтина, — Галина Ивановна делает привычное ударение на первый слог, — во время уроков не было реакции на весь класс. Он не добивался, чтобы все его слушали, как заставляли другие учителя, вещал для тех, кому это было нужно. Но с дисциплиной был строг. А требовал и того больше». По имеющимся свидетельствам (в первую очередь, мы имеем в виду работу Пономарёвой и Строганова), отношения с учениками у Бахтина налаживались сразу, с коллегами — наоборот. Галина Ивановна рассказала, что это было не так: «Михаила Михайловича недолюбливали в классе. Он был очень требовательным, а годы были голодные. Военные годы. Нам, ученикам, приходилось ездить за торфом, отапливать школу… Было очень сложно». Я задал вопрос о том, не могло ли «натянутое» отношение к Бахтину быть следствием того, что он — не местный, либо по причине болезни. «Нет, — уверенно ответила Галина Ивановна. — Время было сложное, дети — голодными, не одетыми, не обутыми… Когда нам давали хлеб, за него чуть ли не драки устраивали — кому-то хотелось с большой корочкой… Нет, только строгость и жесткая дисциплина была причиной. Вы знаете, один раз класс устроил подобие «саботажа» — нарушали дисциплину. Он не выдержал и ушел с урока. Директор вызвал родителей, были разбирательства. Но больше такого мы не делали». Что именно учинили дети, Галина Ивановна не рассказала — может быть, не помнила, может быть… было по-человечески стыдно за одноклассников…
«Особого расположения к Бахтину не было. Нас в классе было больше 30 человек, далеко не все хорошо учились (однако, в своих воспоминаниях Галина Ивановна писала, что класс был небольшим. — В. К.). А у Бахтина — очень высокие требования. И не любили его из-за строгости. Хотя те, кто учился хорошо, с ним сближались. Так, мальчишки из десятого класса с ним дружили. А на следующий год, когда он ушел от нас, я поняла, кого мы потеряли. Нам поставили другого учителя, он был просто скучным. Михаил Михайлович умел увлечь».
«А вы знаете, почему потолок был закопченный?» — вдруг спросила Галина Ивановна, когда мы заговорили о доме, в котором жил Бахтин. «Чтобы получить немного денег, его жена, Лена, варила сахар плиточками и продавала на рынке. Жили они бедно. Михаил Михайлович был худой, очень много курил. Мне запомнились его желтые пальцы… А еще запомнилась сила воли. Большая сила воли. У нас в школе работал еще высланный из Москвы физик Феткович. Так вот, он не выдержал, начал пить. А потом был страшный конец. То ли самоубийство, то ли что еще… не помню. Помню лишь, что ушел он плохо, страшно».
Между прочим, по воспоминаниям Зои Бабуриной, жена Михаила Бахтина Елена нигде не работала [29]. Причина отчасти понятна — больной муж, ни за что бы не согласившийся стать иждивенцем, работал в школе, она ухаживала за ним, поддерживала порядок в доме, и по мере сил старалась подработать.

Я спросил у Галины Ивановны, как Бахтин относился к ученикам: «Он общался с нами, как с равными, никогда не было пренебрежения, — ответила она. — И продолжила: — Однажды я рассказывала “Медного всадника”. Стою у стола, а он сидит за ним (он редко сидел, обычно вел урок стоя)… Я начинаю читать: “Люблю тебя, Петра творенье…” и вдруг слышу, что Михаил Михайлович причмокивает. Это было одобрением. Когда он причмокивал во время ответа, значит, доволен учеником. Мне показалось, что Петербург много значил для него…»
Потом мы говорили о том, как Бахтин проводил уроки, на что обращал внимание.
«Когда мы проходили “Евгения Онегина”, он давал нам самим разобраться в поэме, в героях. Ленский нам нравился больше. Потому что, в отличие от агрессивного Онегина, он представлялся более романтичным. А потом Бахтин рассказывал, как Пушкин смотрел на Ленского, доказывал, что Пушкин не признавал Ленского за писателя…».
Воспоминания Галины Ивановны приведены и в исследовании Пономарёвой и Строганова. Там этот эпизод описан ярче: «Помню дискуссию-спор в классе по “Евгению Онегину”. Образ Ленского.
— Каковы, на ваш взгляд, стихи поэта Ленского?
— Отличные, — говорим.
— Плохие!
— Как, вы отвергаете (порицаете, что-то в этом роде) Пушкина?
— Да не Пушкин плохо написал, а Ленский…» [30].
Увы, но фотографий Бахтина со школьными классами, не сохранились.

Я спросил, можно ли сейчас найти дом, где жил Бахтин, но Галина Ивановна категорично заявила: «Улицу снесли. Там теперь завод. Да и школа выглядит по-другому. Фасад пристроен. Хотя кабинет, где он вел уроки — сохранился. Если память не изменяет — кабинет математики на втором этаже».
Потом она рассказала, что бывал Михаил Бахтин и в 11 городской школе в качестве члена экзаменационной комиссии — там сдавали экзамены учащиеся школы № 14.

Зима 1944–1945 годов тяжело далась Бахтиным. В письмах того времени раздавались сетования на то, что плохое здоровье создает помехи рабочим планам «…я проболел все это время и только сейчас несколько поправляюсь…» писал он в марте 1945 года А. А. Смирнову. Позже, в письме М. В. Юдиной сообщал, что зима выдалась непростой: «…мы за зиму и отощали, и влезли в долги, частенько прихварывали, в общем чувствовали себя очень неважно». Добавила беспокойства Бахтиным и очередная попытка издать многострадального «Рабле», и, как следствие, нервные, напряженные письма по этому поводу, ощущение бессилия от невозможности лично ввязаться в ход дела, проконтролировать, переговорить с кем нужно, выехать в Москву… Оттого и звучали слова, напоминающие крик души: «Для меня это дело имеет первостепенное значение, от него зависит возможность выбраться из Савелова, где дальнейшая научная (?) работа становится невозможной». Это опять о «Рабле» — той соломинке, которая могла вытянуть из «творческого небытия», дать возможность нормально и продуктивно работать. Выбраться из Савелова Бахтину хотелось и раньше. В 1943 году была предпринята попытка устроиться в столичный институт, в 1945‑м забрезжила перспектива работы в Ленинграде… Все это время он вынужденно находился между ними — друзьями, беспрестанно пишущими из обеих столиц, нормальной научной деятельностью, к которой стремился и той сублимацией, что выходила в Савелове.
Безрадостное существование скрашивала относительная близость Москвы, которую он мог регулярно посещать. Так, в письме А. А. Смирнову в июне 1945 года Михаил Бахтин сообщает, что смог пробыть в Москве несколько дней. О готовящейся поездке загодя сообщал М. В. Юдиной: «Сейчас у нас начинаются экзамены, но с 3 по 15 июня у меня будет перерыв, во время которого я и смогу приехать».

Последними свидетельствами пребывания Бахтина в Кимрах можно назвать приказ Кимрского отдела образования о предоставлении ему отпуска, а также дату (24/VI — 45. Савелово), поставленную Бахтиным на одном из последних писем, отправленных из Кимр.

Приказ № 4
Кимрского районо от 31/V — 45 г.
Предоставить отпуск <…> с 18/VI — 45 г. Бахтину, Ордеевой, Городовской.

В августе 1945 года приказом Наркомпроса РСФСР Михаил Бахтин был переведен из 14‑й школы г. Кимры в Мордовский пединститут и назначен и. о. доцента по всеобщей литературе. А в сентябре того же года был уволен из 39‑й школы.

На несколько десятилетий имя Михаила Бахтина исчезло из поля зрения кимряков. Да разве мало было их — заехавших ненадолго, а потом растворившихся в калейдоскопе железнодорожных станций? Время репрессий 1930‑х годов, позднее — годы войны, заставляли едва ли не хаотично перемещаться по городам, то останавливаясь, то вновь собираясь в дорогу. Да и не обращали на них особого внимания — самим бы выжить. Воспоминания кимрских школьников военных лет еще раз подчеркивают, в какую атмосферу окунулся Бахтин. Школьники работали в торфоартелях, помогали колхозам. Даже сбор грибов — в пользу Красной Армии! А еще — расчищали взлетное поле на местном аэродроме. Потому и забылись, скрылись из памяти гости предвоенных и военных лет Осип Мандельштам и Михаил Бахтин, в определенной мере, обессмертившие эту землю, подарившие русской культуре словосочетание «савеловский период».
И только ко времени перестройки возникают первые попытки восстановить прошлое. В декабре 1990 года в местной газете «За коммунистический труд» объявляется поиск очевидцев пребывания в Кимрах Осипа Мандельштама. Чуть ранее — Михаила Бахтина. Удивленные кимряки читали газетный материал, в котором рассказывалось о великом ученом и мыслителе, который жил в их городе. Автор статьи живописал о трудах этого человека, о его международном признании. И просил откликнуться тех, кто помнил [31]. К сожалению, как сообщил автору данной статьи М. В. Строганов (в 2009 году), на призыв так никто и не откликнулся.
Спустя еще 15 лет, в 2005 году, в Центральной районной библиотеке города состоялись первые Бахтинские краеведческие чтения: «Михаил Михайлович Бахтин и кимряки», собравшие неожиданно много почитателей его трудов. Выступали учителя и библиотекари, журналисты и гости из областной центра — Твери. В библиотеке открыт стенд, посвященный Бахтину, пополняемый новыми газетными публикациями об ученом.
В конце 2006 года состоялись вторые Бахтинское чтения: «Три имени, три судьбы», посвященные судьбам знаменитых писателей, связанных с Кимрами: Бахтину, Мандельштаму и Никифорову-Волгину.
Нашло отражение пребывание Бахтина в Кимрах и в трудах местных поэтов. Так, в стихотворении «Кимры» одного из них есть строка: «Правда, бывали, как белые пятна на сером/ Грустный Бахтин и гонимый судьбой Мандельштам».

Очередной этап сохранения памяти о мыслителе начат в 2010‑м году, когда в Кимрском районе состоялось «возвращение» его имени. Незадолго до этого, в начале осени 2010‑го года, из Твери в Кимры приехала Юлия Овсянникова — корреспондент областной газеты «Тверская жизнь». Поводом послужили публикация автора данной статьи о Бахтине в «Юности», а также грядущая «круглая дата» мыслителя (115‑летие). С Юлией и фотокорреспондентом газеты мы побывали во многих «ключевых» бахтинских местах Кимр — посетили железнодорожную станцию, полюбовались на корпуса завода, выросшего на том месте, где располагался домик, часть которого снимала чета Бахтиных, заглянули в четырнадцатую школу, где он работал. К нашему удивлению, директор школы недоуменно взглянула на нас, когда мы заговорили о мыслителе. Память о нем была утеряна. Тем не менее, нас пустили в отдыхающие после учебного дня кабинеты, где было сделано несколько ценных фотографий — в двух кабинетах математики на втором этаже. Судя по воспоминаниям учеников, в одном из них и вел свои уроки знаменитый «отверженный учитель».
В Ильинском тем временем готовились к праздничной дате. 17 ноября 2010 года, в день 115‑летия со дня рождения Михаила Михайловича Бахтина, в селе прошло первое «бахтинское» мероприятие — открытие уголка Бахтина в пришкольном музее. Через год, также в день рождения Бахтина, в школе состоялся круглый стол, на котором выступили местные бахтиноведы, учителя и ученики, а директор школы Нина Моисеева поведала о проделанной за год работе. «Независимая газета» писала об этой встрече: «Они в самом деле любознательны, эти ребята из села — которое и на карте-то не сразу сыщешь! — взахлеб рассказывали о поездке в Орел, на родину Бахтина, где их приветил директор музея, один из последних учеников мыслителя Валентин Костин, пообещавший в ближайшее время приехать в Ильинское. Некоторые новые эпизоды из жизни Бахтина (на основе книги бахтиноведа Николая Панькова) открыла Елена Боровикова, библиограф районной библиотеки» [32]. Наконец, 11 мая 2012 года произошло еще одно событие — музейный уголок в ильинской школе стал официальным филиалом музея имени М. М. Бахтина (базирующего в Орле). Открыли филиал директор музея Валентин Костин, глава администрации Кимрского района Сергей Таланов и директор ильинской школы Нина Моисеева.

Кимрское бахтиноведение переживает очередной виток развития. Появляются публикации о пребывании Бахтина в Кимрах и Кимрском районе в местных, областных и центральных изданиях, дополняется и фиксируется биография писателя. Хочется верить, что данная публикация подводит своеобразный итог теме «савеловского периода» Михаила Бахтина. Но это не значит, что она исчерпана. Работа завершена. Работа продолжается.

Примечания:

1. Данный материал — исправленная, переработанная и дополненная новыми сведениями статья, созданная на основе предыдущего исследования автора о М. М. Бахтине: В. В. Коркунов Подрезанные крылья. «Савеловский период» Михаила Бахтина // Юность. 2010. № 9 (656). В частности уточнена дата приезда Бахтиных в Кимры, представлена история сохранения памяти Бахтина в Ильинском, добавлены новые воспоминания очевидцев, откорректированы многие другие части материала.
2. Конкина Л. С. «У мира есть смысл…» Филолог и мыслитель XX века М. М. Бахтин // Литература в школе. М. 2004. № 8. С. 20; М. М. Бахтин Автобиография // Архив Мордовского университета им. Н. П. Огарева. Ф. 2. Оп. 1. Д. 34.
3. В. Д. Дувакин Разговоры с Бахтиным // Человек. 1994. № 5. С. 126.
4. Михаил Бахтин: «Pro et contra». Личность и творчество М. М. Бахтина в оценке русской и мировой гуманитарной мысли. Антология. Том I. Серия: «Русский путь». Сост. К. Г. Исупов. СПб. Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2001. С. 521.
Дата приезда Бахтина в Кимры до последнего времени давалась по «Хронографу жизни и деятельности М. М. Бахтина», составленному В. И. Лаптуном и опубликованному в книге. Однако исследователь Н. А. Паньков уточнил дату (она и приведена в статье) в книге: Н. А. Паньков Вопросы биографии и научного творчество М. М. Бахтина. М. МГУ, 2010. Здесь же укажем, что деревня Крастуново официально вошла в состав города Кимры в 1934 году («Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР» 20.08.1934. № 31. Ст. 185. С. 246.)
5. Е. Н. Пономарёва, М. В. Строганов О пребывании М. М. Бахтина в Калининской области // М. М. Бахтин: проблемы научного наследия. Издательство Мордовского университета, 1992. С. 146.
6. Clark K., Holquist M. Mikhail Bahtin. Cambridge; L., 1984. P. 261. Там же сообщается, что операция Бахтину была сделана 13 февраля 1938 года, а в больнице он пробыл до 14 апреля 1938 года. Другая дата проведенной операции — 17 февраля — приведена в «Хронографе…» В. И. Лаптуна — С. 527.
7. В. Д. Дувакин Разговоры с Бахтиным // Человек. 1994. № 5. С. 126.
8. В исследовании Пономарёвой и Строганова сказано о заведующем гороно Галахове, однако, это ошибка. При изучении архива гороно, обнаружено, что заведующей была женщина — Клавдия Ивановна Галахова.
9. Бахтин приехал в Кимры уже больным. Хронический множественный остеомиелит стал основной причиной, на которую указывала жена Бахтина Елена Александровна, когда в августе 1929 года писала в ОГПУ Ленинграда прошение о смягчении наказания репрессированному ученому. Незадолго до этого Бахтин был арестован по обвинению в участии в контрреволюционном кружке «Воскресение», и 2 июля 1929 года был осужден на 5 лет лагерей. Л. С. Конкина в статье «У мира есть смысл…» сообщает, что хотя конкретный лагерь указан не был, имелись в виду Соловки.
Письмо Елена Александровна отправила не только официальным лицам, но и друзьям, а также в Политический Красный Крест, откуда оно попало к Максиму Горькому, который прислал в защиту осужденного две телеграммы.
Все эти хлопоты привели к тому, что Бахтина решили выслать в Казахстан на оставшийся срок. (Конкина Л. С. У мира есть смысл… С. 20.)
10. Михаил Бахтин: «Pro et contra»… С. 541
11. В. В. Коркунов Возвращение // Литературная гостиная. 2010. № 12–13.
12. М. М. Бахтин Собрание сочинений в семи томах. Том 4 (1). «Франсуа Рабле в истории реализма» (1940 г.). «Материалы к книге о Рабле» (1930–1950‑е гг.). Комментарии и приложения. Под ред. И. Л. Поповой. М. Языки славянских культур. 2008. С. 877, 878.
13. Беседа автора очерка с Г. И. Мозжухиной печаталась в районной газете «Кимрский вестник» в мае 2009 года. Коркунов В. В. Михаил Бахтин: «Савеловский период» // Кимрский вестник. 28 мая 2009.
14. М. М. Бахтин Собрание сочинений в семи томах. Том 4 (1)… С. 1018, 841.
15. Там же. С. 837–840.
16. Там же. С. 940.
17. Там же. С. 1027–1035.
18. Переписка М. М. Бахтина о судьбе книги о Рабле приведена в четвертом (1) томе вышеуказанного собрания сочинений. С. 925–973.
19. М. М. Бахтин Собрание сочинений в семи томах. Том 5. Работы 1940‑х — начала 1960‑х годов. Под ред. С. Г. Бочарова, Л. А. Гоготишвили. Комментарий к статье «К вопросам теории романа. К вопросам теории смеха. <О Маяковском>. М., «Русские словари». 1997. С. 424–426.
20. М. М. Бахтин Собрание сочинений в семи томах. Том 4 (1)… С. 877.
21. Е. Н. Пономарёва, М. В. Строганов О пребывании М. М. Бахтина… С. 148
22. М. М. Бахтин Собрание сочинений в семи томах. Том 5… Комментарий к статье «К вопросам теории романа. К вопросам теории смеха. <О Маяковском>. С. 439.
23. Даты написания произведений даны на основе анализа, проведенного над рукописями, и опубликованы в пятом томе собрания сочинений М. М. Бахтин. С. 386, 416, 420, 426, 457, 464, 467, 492, 493, 507, 511, 512, 534, 535. Авторы текстов и комментариев: Л. В. Дерюгина, Л. А. Гоготишвили, И. Л. Попова, С. Г. Бочаров, Г. И. Теплова, Н. А. Паньков, Л. С. Мелихова, С. О. Савчук.
24. М. М. Бахтин Собрание сочинений в семи томах. Том 5… С. 512.
25. М. М. Бахтин Собрание сочинений в семи томах. Том 4 (1)… С. 897; Михаил Бахтин: «Pro et contra»… С. 527; Н. Паньков М. М. Бахтин и теория романа // Воп­росы литературы. 2007. № 3.
26. Е. Н. Пономарёва, М. В. Строганов О пребывании М. М. Бахтина… С. 147, 148.
27. В Центральной библиотеке г. Кимры в папке о Михаиле Бахтине хранится рукопись Г. И. Мозжухиной, в которой та вспоминает о жизни Бахтина в Кимрах.
28. Е. Н. Пономарёва, М. В. Строганов О пребывании М. М. Бахтина… C.148.
29. Там же. С. 146.
30. Там же. С. 147.
31. Е. Пономарёва, М. Строганов Страницы истории // За коммунистический труд. 1 мая 1990.
32. В. К. [В. В. Коркунов] День учителя // Независимая газета (приложение Ex libris). 1 декабря 2011.