в тот день под высыхающей травой
блаженно умирали мотыльки
в пыли немолодые скорняки
пыхтя гоняли мячик меховой

был праздник урожая у воды
овальные подземные плоды
лежали подле слюдяного дома
ундины пели веселились гномы

мелодии вертелись в голове
оранжевые эльфы ботичелли
порхали в опадающей листве
а вы прекрасные и юные сидели

дразнили  молодых элементалей
вертелись и  кому-то улыбались
дразнились улыбались но не нам
а мы ворча бродили по холмам

обиделись помчались по дороге
пить пиво у последних желобов
скрипеть о тающем осеннем  боге
и о символике летающих гробов

было нынче лето или нет -
кто повозку лунную догонит
выглянули - осень на балконе
на дворе на рельсах на луне
мокрые драконы в конуре
мокрый иероглиф на заборе
первый снег на чорном мониторе
да опять нули в календаре

Случайно оживив по памяти набросок,
Сколачивали мир из разноцветных досок
И, снова солнце поместив на антресоль,
Расплескивали воду и дробили соль,
Расплескивались и дробились сами,
Зачем-то пришивали над лесами
Дневное небо из растрепанных полос,
Но умер Бертоллет, и вскоре началос(ь)…

нам лежать в остывшем персеполе
на несуществующей траве
без сюжета без вины и боли
вечером в четыре в голове
лопнет электрическая нитка
подрожит немного и внутри
задохнется пленная улитка
старая улитка розмари

Эй, давай, не ленись, загляни в небо –
Там на небесах Василиск Гнедов,
В голове его торчит золотое Солнце,
Он блистающими звездами плюется,
Ковыряет небо жестяными сапогами,
Громыхает, гад, треугольными слогами,
Круглыми словами обложит, сука.
– Ну-тка тащи его вниз – будет гаду наука.
– Ну-тка сшибай его суровыми словесами.
– Нет ужо, давайте, волоките сами.

В доме доктора Мориарти –
Портупея, шинель на кровати,
Два лепажа лежат под полом,
Золотая медаль за школу,
Книг нечитанных сорок полок.
На камине – жуки из глины,
Фотография Магдалины
(Летним вечером в Конаково),
Упаковка пастилок от смерти.
Только нет самого Мориарти –
Увели на рассвете.

Приговоренный вечностью сидел и думал:
Куда ведет
Беседа едоков горячего изюма,
Кривящих рот.

Ведь корабли ведомы не туда, не теми,
Тяжел помол.
И лопались слова, и проливалось время
На теплый стол.

Я знаю: в голове – чугунный жук.
Он слесарь слов и мыслей провожатый.
Он домосед. Но в день двунадесятый
Его снесет тяжелый желтый звук.

Ликуй, слоняйся с легкой головой!
Глядь: поводырь опять в твоем курзале.
Так злобные зуавы воскресали
На акварелях Первой Мировой.

любовь - это все же что-то другое
игрушечный гризли uber plusch
кукол фарфоровых девять душ
случайно мучил любовной тоскою
поэтому каждую ночь на thursday
в скором поезде на сычуань
la barbaletta – мультяшная дрянь
вбивает в него свой хрустальный гвоздик

когда тревожно на дворе
когда не спит варан в норе
беснуются пейзане
негоже бегать детворе
сереже пете ане

глядите в окна – небосвод
волнуется – небесный крот
завертится проснется
и в пыльной туче вам найдет
звезду луну и солнце

В отрыв от лета уходя,
Завхоз осеннего дождя
Везет воды четыре бака,
Его служебная собака

Сидит в тележке тыловой,
Толкает дверку – из-за дверки
Летят стальные водомерки,
Скользят по зыбкой мостовой,

Переливаются, ярятся,
Пугают солнечного зайца,
А тот, в тени липучих слив,
Лежит – бесстрашен и ленив.

за стеной у дервишей пасека тишина
чайная роза зеро алыча зеро чилим
это часто бывает, такое бывает и с ним
надо только чаще и дольше глядеть из окна
из окна глядеть, как висят из небесного мха
семь серебряных ниток, оторванных ото сна
слушать, как хрустит ремень надмирного молчуна
как шуршит у него в кармане махра

ненужные и нежные нетопыри
летят на юг
какое там прощанье, и не говори
любезный друг

простуженный октябрь шагает по стране
плохой ходок
в тяжелых сапогах, расколотом пенсне
он одинок

он к вечеру дойдет, найдет себе приют
в гостях зимы
они нас помнят там, они почти не пьют
и мы, и мы

этой ночью воздух обесточен
нечего искать такою ночью

заходи – совсем недалеко
там зима в прокуренном трико

кашляет – но ей немного лучше
там горит табак ее колючий

светят фотографии огня
там зима не смотрит на меня

мы живые мы лежим на вате
мы живем в оборванной цитате

что кругом другие города
где никто не будет никогда

этой ночью воздух обесцвечен
мы не дышим – незачем и нечем

черные валенки серая роба
их заточил залепил и привет
в тесной коробке двенадцать конфет
с ними батончика клаустрофоба
бедный шуршит пастилой и фольгою
слышатся крики и сдавленный свист
так погибает последний радист
в крепости занятой злобной толпою

вздорные гномики вздернули моцарта
сонные роботы съели мефодия
мы еще снимся вам, милая родина?
как вам живется там?
кто эти люди – суккубы, инкубы ли?
просто играли потертыми тайнами?
…просто проснулись тогда слишком рано мы
в день, когда умерли

заставляли остаться живым: чтобы наверняка -
рисовали  усталое солнце,  другие предметы;
выкликали,  искали, хотели оставить пометы
в специальных  разделах спасительного дневника,
запереть от судьбы в кипарисовом теле ларца -
ты теперь пассажиром в дежурном бумажном вагоне,
и тебя, может быть, может быть, до утра не догонят
бытовые убийцы и девушки в белых венцах