Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Силлабо-тоника


Сергей АРУТЮНОВ



ОТ СИХ ДО СИХ

*  *  *

Жуя свой хлеб, коней своих седлая,
Мы верили, что, как ни лимитируй,
Взойдет над нами благодать земная,
Не проливаясь каплей ни единой.

А то, что вкруг нее так тесно трутся,
Посиживая в золотых тиарах,
И храбрецы, что праздновали труса,
И подлецы, что пали смертью храбрых,

Скорей копейка, нежели полтина,
И точно никакая не красава
Их участь, что за нас переплатила,
Но этим не спасла, а искромсала.

Тогда, в те дни, не нация погибла —
Сама судьба нам сопли вытирала,
И стало небо братская могила,
От сих до сих, с торчка до ветерана.

Вот почему, отпраздновав Победу,
Никто не спросит в утреннем обкоме,
Куда я мертвых поминать поеду,
В какую степь, за облако какое.



*  *  *

Пусть погода сердится,
День упит в говно,
Мне одеться смертницей —
Самое оно.

Дешево понтуется
Купленный ревком —
Я пойду по улице
Черным воронком.

Адовой паломнице,
Гадок ваш колхоз:
Крокодил не ловится,
Не растет кокос.

Грезите о Разине?
Мерьте паранджу.
Я меж вами, мразями,
Славно поброжу.

Что такие бледные?
Прекратить скулеж.
Девственными плевами
Воли не скуешь.

Грянет революция,
Сколько ни блуди.
С вами, грехолюбцами,
Нам не по пути.

Зря, что ль, в ухо самое
Мне с утра шипит
Крещеный Усамою
Молодец-шахид,
Чтоб, согласно тактике,
Я не сплоховал,
Перемкнул контактики,
И Аллах Акбар?



*  *  *

Мне с детства памятны великие:
Всклокоченными бородами
Неслись их гневные филиппики
А-ля профессор Мавродаки.

Там был подход не чисто клановый.
Там разбирались по-пацански:
Давай, ВэЭн, давай выкладывай,
Куда ты спрятал наши цацки.

Ах, милый друг, интеллигенция!
За что мы кинуты так жестко?
Пока ты забавлялась нэцками,
У нас повылезала шерстка.

Когда в стране запахло жареным,
Снимали ячих и подъячих,
Скакала бодрым ты лошариком,
А мы во двор носили мячик.

Об стенку бойлерной чеканена
От автобазы до аптеки,
Та жизнь была неисчерпаема
На всевозможные оттенки,

А эта сшита гнойной придурью
Из лоскутков эпохи прежней,
Когда вели ее, обритую,
По осыпям гранитных брешей.

Мастак я лучшее вычеркивать,
Цедить сквозь зубы God и Damned.
Та жизнь мечтала хоть о чем-нибудь,
А эта смысла не имеет.



*  *  *

В этой сумрачной толкотне,
Где и вера в богов — не из их числа,
Ты ли сводишь меня ко мне
Шерстяным языком язычества?

Я не ставил тебе свечу,
Потому что в горючем пламени
Сам сыграю, верней, сбренчу,
Как мне душу пекли и плавили,

Черным клубнем к твоим ногам
Подкачусь, шелестя обуглено,
Не обвесившись ни на грамм
Послезавтрашней дыркой бублика.

Ты — сегодня не оскудей,
Зимней мглы на меня не сваливай
В этот солнечный майский день
Над купелью моей асфальтовой.

Избавляя от непотребств,
Проштампуй мне «сдано-оплачено»,
Вместо подписи, ставя крест:
К. Катани, Микеле Плачидо.



*  *  *

В хоре согласном голос мой был негромок:
Это свобода подлых, вошедших в раж.
Я избегал волнений, разрывов, кромок.
Целься вернее, мальчик, тогда шарашь.

Вар ты мой Вар! О ссученных легионах
Легче заткнуться, чем потерять кредит.
Слышишь, как дачники прутся на летний отдых,
Ветка сирени в мутном окне кряхтит?

Я отдавал предпочтенье семейным сценам,
Уличный рокот редко меня вставлял.
Мировоззренье, в общем, осталось цельным:
С памяти стружку снял годовой столяр.

Даже когда распяли за тихий шелест
Слов, обращенных к набатным колоколам,
Так и висел, напружен и толстошеист,
Мясом судьбы, рассеченным напополам.



*  *  *

Щадит меня тоска моя, покуда
Приходишь в дом и спишь, развеселившись
Тому, что дом — не стойбище якута,
Хоть сроду обходился без излишеств,

Но дом стоял по центру мирозданья,
Один-единствен в пустоте лазурной,
Корнями будней в землю прорастая
И сращивая скрытых амбразурой,

Смотрящихся так странно посторонне
Средь бедствий интерьера и ландшафта,
Листавших Гигиену и Здоровье,
Но вместо Клодта видевших клошара —

Тех самых, что о будущем пекутся,
Как будто мавзолей себе склепали
И выдавили в сердце, как якудза, —
Щадит меня тоска моя слепая.

…Когда-нибудь я умирать устану
И выживу как вид — кто знает, скоро ль
Ответить мне придется протестанту,
К чему я избран протестантской сворой…

И я отвечу, дому поклонившись,
Не взглядом если, то двумя словами:
Без потолка до пола не унижусь.
Ты не узнаешь, как меня сломали.



*  *  *

Кто весь век свой вековал
Не под хвост путчисту,
Потребляет Ягуар
И клянет Отчизну:

Мол, и флаг ее поник,
И вонюча на дух —
Славься, бутовский пикник,
Царствие палаток!

Не напрасно жизнь влачат
Юкосы ЛУКОЙЛа,
В глотки загнанных волчат
Сцеживая пойло.

Нахлебались оклахом
Каменные джунгли,
Олигархским каблуком
Давлены, пожухли.

Не гаагский педофил
За окном процокал —
Турок, перс и бедуин
В сланцах и борцовках.

Пробил час мотать чалму?
Такова оферта?
Вы откуда, почему?
Не дают ответа.

Плачьте, Павел и Матфей,
За Отца и Сына:
Облик Родины моей
Гадок неизбывно.

И ничто не исцелит,
Если так нездешне
Погружаются в зенит
Солнечные стержни.

И душа изнемогла,
И с дороги скрежет,
И брюзжит ночная мгла,
И рассвет не брезжит.



*  *  *

Ласкали небо влажными ладонями,
Судачили о странностях престола
И век обозначали Anno Domini,
Рождаясь после Рождества Христова.

Мы выходили в полдень. Это значило
Земную глушь, где мельче не дробимы,
Метались искры лагеря казачьего,
Как Турбины, вращавшие турбины.

Вернулись в полночь — полыхало зарево,
Поскрипывал паркет, судьба юлила.
Так наше время было разбазарено
И стал язык раздвоен, как билингва.

И увлекаясь призрачной тематикой,
Не стали мы ни праведней, ни крепче
Над сумерками речи одихмантьевой
И вообще над сумерками речи.

В те дни, когда горели наши вотчины,
Мы небо ни о чем не попросили,
Поскольку весть несли, что вести кончены
До самой мглы. До светлой парусии.



*  *  *

Пока мочили, было сухо.
Здесь, на усиленном режиме,
Лишь увольняшкам и везуха:
Их патрулями не пришибли.

А будут спрашивать, ответьте,
На выслугу не упирайте,
Поглубже спрячьте ваш вивенди:
Начальству нужен операнди.

Здесь, на чиновном пилотаже,
К собранью букли пергидроля,
На три звезды пошлют и даже
Пусть на одну, зато — Героя.

Но не поможет Авиценна
Тем, чья неистовость убойна:
Не пуля красит офицера,
А у поребрика — обойма

И летний блик, что так искристо
Ложится в древние альбомы,
Где, вечно зелен, бдит С-300
И песни шахтные альтовы.



*  *  *

Он мог уже не торопиться
К своим студенческим телятам:
Светла дорога арабиста.
В советском семьдесят девятом.

Змеилась надпись на дувале —
«Кто мертв, тому не проболтаться».
В те дни за шурави давали
По акру маковых плантаций,

Поскольку в большинстве провинций
Он принял облик Азраила,
Не корча из себя провидца,
Пока плечо не раздробило.

Он знал часы, и сроки ведал,
И жизни подрезал красиво,
Пока оплавленным кюветом
Ему судьба не пригрозила.

Любые споры утихали,
Когда слетал он с гор песками,
И шоколадные дехкане
На скулы брови опускали.

Здесь ни убавить, ни прибавить:
Очерчен штыковой лопатой,
Он по себе оставил память,
Не то, что нынешняя падаль.

Над ним не смогут изолгаться
Ни жалкие подачки взводным,
Ни ржавчина звезды солдатской
Под небом выжженным и злобным.