Почему сегодня русская литература не в чести у власть имущих? Почему по телевидению нет ни литературных вечеров, ни дискуссий с писателями и поэтами? Почему давно отменены поездки писателей по стране с выступлениями и концертами через Бюро пропаганды? Почему нет государственной поддержки ни художественным журналам, ни издательствам, почему по всей России закрываются книжные магазины и библиотеки?
В своё время император Николай I после встречи с Пушкиным сказал своим придворным: сегодня разговаривал с умнейшим человеком. С каким из умнейших писателей хоть раз беседовал Владимир Путин — не спеша, один на один? С Валентином Распутиным, с Василием Беловым, с Юрием Бондаревым, с Александром Прохановым, с Владимиром Личутиным, с Эдуардом Лимоновым, с Андреем Битовым?
Русскую литературу, и не только современную, но классическую давно уже не жалуют власти всех мастей. И я понимаю, почему. Литература им не подвластна. Денежное влияние можно контролировать, чиновничья власть управляется строго по вертикали, а что ты сделаешь гениальному поэту, когда он говорит неугодное властям? Влияние великих писателей никаким властям не подвластно. И поэтому большая русская литература выведена за скобки, в сферу или развлечения, или элитарной игры. “Глаголом жечь сердца людей”, пророчествовать ныне строго не допускается.
Впрочем, так было всегда. Вспомним, как Фёдора Достоевского, приговорили к смертной казни всего лишь за чтение письма Белинского Гоголю. Не за воровство или мздоимство, процветавшие и в те времена, а всего лишь за литературный спор двух великих писателей.
Хорошо, что уже в момент казни на Семёновском плацу царь наш заменил писателю смертную казнь годами каторги. Да и в наши дни отсидел свой срок в тюрьме Эдуард Лимонов, был под следствием Юрий Петухов, а ныне — Олег Платонов, и на меня за беседу с Александром Зиновьевым, опубликованную в газете “День”, возбуждали уголовное дело.
Россия всегда, во все века жила Словом, большой Идеей. Поразительно верно об этом написал наш гений Николай Гумилёв:

Может, потому Бог и наградил Россию великой литературой. Пока жива была в народе Идея, жива была великая литература, жила и Россия. Даже в самые суровые сталинские времена художественное Слово очень ценилось, даже с перебором, за него могли и расстрелять, как Клюева и Мандельштама, могли сослать в Сибирь.
Зато сейчас, с началом разрушительной перестройки, когда была дотла разрушена великая промышленность, ликвидированы тысячи научных центров, разорено сельское хозяйство, разрушено было в России и то самое великое Слово, оно перестало влиять на общество, его власти оградили от народа.

Как бы нынче ни старались хоть частично восстановить науку и промышленность, пока Слову не будет возвращено былое влияние, без возрождения великой литературы Россия никогда не восстановится. Это новая форма социальной фобии — боязнь писателей, боязнь больших Идей русского народа, боязнь выражения этих Идей в Слове... Сегодня мы наяву видим неадекватные реакции советников по культуре, ненависть к русскому таланту. Для сегодняшнего дня публичному Слову русского писателя поставили предел...
Сколько бы нефти ни лилось, сколько бы газа ни выкачивалось, и даже, не побоюсь это сказать, сколько бы храмов ни открывалось, без достойного доверия к русской литературе не будет и народного подъёма.
Цитируют к месту и не к месту сомнительное стихотворение о немытой России, приписывая его Михаилу Лермонтову. Или советники по культуре у президента такие же “немытые”, или же осознанно Слову поставили пределы?

Увы, Россия без большой литературы — страна мёртвых слов. И хоть немало в нынешней России талантливейших писателей, держат их где-то на обочине, не допуская до народного сознания. Казалось бы, в любые времена, имей страна таких писателей, как современные живые русские классики Александр Проханов, Владимир Личутин, Анатолий Ким, Виктор Лихоносов, Андрей Битов, Станислав Куняев, таких, набравших полную силу, уверенных в себе лидеров, как Дмитрий Новиков, Захар Прилепин, Алексей Иванов, Евгений Чебалин, Олег Павлов, Алексей Варламов, Светлана Сырнева, талантливейшую молодёжь, вся Россия должна бы погрузиться в их книги, проводить их вечера и фестивали, слушать их живые выступления по телевидению. Но будто бы по какому-то тайному приказу всю русскую талантливую литературу держат на обочине, не допускают до читателя, замалчивают, утаивают. А в центр внимания выставляют ничего не значащих авторов мёртвых слов, таких как Дмитрий Быков или Людмила Улицкая. К СМИ и телевидению допускаются лишь писатели опустелого улья. Впрочем, даже и им, своим любимчикам, власть полную волю не даёт. Я представляю, какие бы жаркие дискуссии в прессе и на телевидении шли по книге Дмитрия Быкова “Один” в былые литературоцентричные времена или по книге Дины Рубиной “Бабий ветер”. Но любая литература — левая, правая, русская или русофобская — сегодня вне общественного внимания. Никакой Константин Эрнст не допустит русских писателей на свой телеканал.
И вот в такое время мёртвых слов неожиданно к разрушителям русской литературы присоединяются священнослужители нашей православной Церкви. Ладно бы обрушились на дурно пахнущее телевидение, на нынешние извращённые выкрутасы псевдоноваторов — нет! Церковные иерархи обрушились на всю великую русскую классику — от Пушкина до Толстого, от Достоевского до Чехова, — решили, воспользовавшись случаем, уничтожить до корня русскую классику. Если бы на уничтожение русской классики накинулись парочка-другая церковных ортодоксов, это было бы не страшно, но возглавили этот антипушкинский заговор почти все церковные иерархи...
Мне скажут: а не попахивает твоя статья борьбой с Православием? Но мы не католики, где Папа Римский — живой наместник Бога на земле. Наши самые высшие церковные иерархи — лишь чиновники, не более. Какой-нибудь далекий от храмов крестьянин или горожанин, учёный или инженер могут быть ближе к Христу, чем фарисействующие церковники.
Отец Всеволод Чаплин, не последний человек в церковной иерархии, прямо сказал: “В начале XX века и потом, конечно же, в советское время из литературы попытались создать эрзац религии. Имело место гипертрофированное почитание одних деятелей “золотого” и “серебряного” века при полном игнорировании других. Многочисленные памятники Пушкину и бесконечное восхваление его на фоне очень скромного отношения к Тютчеву, Батюшкову, Фету, почти полного исключения большинства поэтов, которые всю жизнь были консерваторами. Подчёркивание Толстого и глуховатое отношение к Достоевскому. При полном игнорировании Загоскина, Аксакова, Булгарина — подчёркивание, в общем, таких абсолютно второстепенных в литературе фигур, как Герцен... Всё это создавало квазирелигию. Ия с этой квазирелигией не согласен. Я считаю, что литература — это не священное сообщество...”
Во-первых, никто не трактует русскую литературу как религию, и то, что в советское время благодаря писателям мы вспоминали о Боге, это скорее подвиг русской советской литературы, и отнюдь не еретический.
Заявлять сейчас, мол, светская литература вредна для сознания русского человека, отвлекает его от религии, а культ русской классической литературы мешал православному сознанию и был создан искусственно, насаждался сначала интеллигенцией царской России, а затем советской властью — это значит смыкаться с самыми лютыми русофобами, ныне уничтожающими русскость во всех её проявлениях.
Полнейший бред, неожиданно сегодня, в самые тяжёлые для русской литературы времена, утверждаемый ныне высшими церковными иерархами, — будто русская литература хоть где-то когда-то отрицала Бога. Впервые в жизни я прочитал в церковной прессе слово “пушкиноцентризм”, с издёвкой в адрес нашего русского гения. А уж что говорить о Достоевском или Булгакове?
И на самом деле, ещё в 1891 году высокий царский чиновник А. Родонежский в своём докладе для Учёного комитета Министерства народного просвещения вопрошает: “На что деревенскому мальчику, школьнику и простолюдину знать “Демона”?” Прошло сто с лишним лет, а вопрос всё тот же, теперь уже у наших церковных иерархов.
Как утверждает священник Всеволод Чаплин: “Здесь не правы все. В том числе и Достоевский... Он ведь один из родоначальников богословского модернизма, на самом-то деле. Более опасный, чем Лев Толстой. Потому что Толстой был явный враг, а Достоевский — гениальный писатель, с совершенно гениальными интуициями как политическими, так и религиозными, но всё же богословский модернист. Деятельная любовь не спасает человека от ада. Как сказал святитель Игнатий Брянчанинов, “добродетели падшего естества нисходят в ад”. Спасают истинная вера и действие самого Бога в человеке, в человеческой жизни, проявляющееся в том числе и через добрые дела, но не только через них. Добрые дела — не главное. Деятельность вообще — не главное. Это то, что должно естественным образом прилагаться к истинной вере и к таинственной, евхаристической жизни человека во Христе. Но если вот этой жизни во Христе нет, то все добрые дела — прах, и даже могут быть опасны, потому что стимулируют гордыню, и тут приходится даже говорить о такой чудовищной антиевангельской вещи, как пиар добрых дел. Почитайте Нагорную проповедь — там такое поведение прямо осуждается! Благотворительность напоказ — это нечто такое, что полностью убивает смысл этой благотворительности...”
Наш критик Вячеслав Лютый достойно ответил церковным фарисеям: “В Самаре на чтениях, посвящённых жизни и творчеству нашего поэта, прозвучала речь православного священника, в прошлом обретавшегося на кафедре научного коммунизма или истории КПСС. Главной идеей его наставления была следующая мысль: Пушкин греховен — по жизни и по стихам; учителем сегодняшнему русскому человеку он быть не может; вместо отечественной литературы необходимо читать сочинения святых отцов.
Сказал — ну, и ладно... Мало ли теперь идиотов, проникшихся даже самыми лучшими доктринами...” И далее Лютый продолжил: “Книжность и фарисейство — вот, пожалуй, самые тяжкие недостатки современного духовенства. В этой среде много людей поразительных нравственных и человеческих достоинств, у которых позади — сложный, подчас омытый кровью и смертью товарищей жизненный путь. Они терпеливы в своём подвижническом труде и знают цену человеческим поступкам. Однако рядом часто появляются фигуры мелкотравчатые, стремящиеся возвыситься на церковном поприще. Почти всегда у них прошлые годы наполнены неурядицами скорее житейскими, как раньше сказали бы — мещанскими. Однако лукавый сжимает в кулаке их сердце, и вот уже человек без собственной личности поучает, упрекает, переносит свою и чужую вину на согбенные плечи окружающих мирян. Безо всякого стеснения литературно бездарный Георгий Селин отвергает высокую русскую классику, которая во многом воспитала советского человека в преддверии Отечественной войны, едва не предаёт анафеме философа Георгия Федотова, а уж Льва Толстого в ином своём рассуждении жёстко рекомендует убрать с книжной полки, лапидарно упрощая вопрос об отлучении писателя от церкви, о чём даже в “Православной энциклопедии” сказано в достаточной мере деликатно и подробно.
Перед нами — откровенный в своём чиновничьем бесстыдстве шаг в сторону воцерковления русской художественной литературы. Шаг беспринципный и разрушительный, поскольку традиционно отечественное литературное пространство пронизано токами искусства и Православия...”
Вышла и целая книга церковной публицистики, направленная против нашей великой литературы. Называется “Загадка 2037 года”. Ладно уж никчёмный и бездарный священник Георгий Селин в этой книге распинается о греховности всей литературы, но там же и уважаемый мною, печатаемый в “Дне литературы” поэт, автор блестящих песен иеромонах Роман. Ему-то чем русская литература не угодила? Читаю слова иеромонаха Романа: “Помню, в университете педагог просвещала: “Вот ругают Пушкина за его легкомысленные связи с женщинами. Но зато какие стихи он писал потом!” Оправдала. Как будто на Страшном Суде писание стихов окажется весомее исполнения заповедей Христовых... Достоевский сказал: “Пушкин — наше всё”. Дюже громко... Христос наше всё!”
Опомнитесь, иеромонах Роман! Во-первых, “Пушкин — наше всё” — сказал не Достоевский, а Аполлон Григорьев, глубоко верующий русский человек, а во-вторых, эти слова относились лишь к миру русской литературы. Надо ли Вам так снижать уровень Христа до всего лишь лидера литературы? Может, Вы его ещё лучшим булочником или лучшим аптекарем назовёте? “Пушкин — наше всё” в литературе, Сеченов — в медицине, Чайковский и Рахманинов — в музыке, а вот уже над всем миром, в небесной вышине — Христос наше всё! И в-третьих, не надо сравнивать самые лучшие стихи с заповедями Христовыми, опять же, Вы их этим, сами заповеди Божьи, сильно понижаете. Оставим Богу — Богово, кесарю — кесарево, а поэту — поэзию. Не надо видеть в великой русской литературе врага Божьего.
Почитайте статью Георгия Селина: “Если пушкинская звезда непреложно будет стоять над Россией, то придёт 2037 год, который во столько раз будет страшнее 1937 года, во сколько раз телевизор и интернет громче поют льстивые песни об империи и свободе, чем пел их поэт Пушкин”.
В авторском предисловии к сборнику всё тот же священник Селин пишет: “...со времён Ломоносова именно они стремились быть учителями народа, предлагая ему услуги по духовно-нравственному окормлению и воспитанию. Веками жил русский человек, как учила его Святая Церковь, но вот возникает художественная литература — и через двести лет Христос низвергается, а на Его место поставляется новая учительница жизни — светская литература, и вместо Евангелия и творений святителей Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста издаются миллиардными тиражами сочинения Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского, Есенина и др. Так чего мы хотим? Какого духовного мира? Какого Христа в душе? Неужели это не очевидно, что до тех пор, пока Пушкин и Достоевский будут пророками России, до тех пор Ленин и Сталин будут её апостолами?.. Литературно-художественная классика вновь и вновь рождает смятение в умах читающих её. Растлевающее влияние этой литературы на общество не прекращалось и не прекратится, оно перманентно, как перманентна революция, оставленная без покаяния и осознания грехов, приведших к ней”.
Хорошо, что на это наступление фарисеев на нашу литературу обратила внимание “Литературная Россия”, опубликовав яркие статьи Андрея Тимофеева и Вячеслава Лютого, но что же остальные отмалчиваются?
Как отрицательный пример церковные фарисеи приводят икону известного иконописца архимандрита Зинона.
Но ведь Александр Пушкин на ней изображён не святым, а всего лишь собеседником своего современника святого Филарета Московского. В своём отзыве на эту икону православный русский писатель Александр Сегень пишет, что “Александр Сергеевич фигурирует на ней не в качестве святого, но в пропорциях, равных святому Филарету Московскому”. Что так оскорбило наших фарисеев? Два великих современника, знакомых друг с другом, беседуют о русском Слове. Селин видит оскорбление в лилии, помещённой на иконе, мол, это династическая эмблема Меровингов и Ротшильдов, логотип тайного общества “Приорат Сиона”, известный масонский знак. Я не могу спросить у уважаемого мною отца Зинона, что тот подразумевал под лилией, но и на иконах Благовещения архангел Гавриил предстаёт перед Девой Марией именно с этим цветком как символом чистоты.
Если уж речь зашла об иконах, не могу не выразить своего несогласия с нынешней упрощенческой иконописной трактовкой всех наших святых.
Из всей иконописи убрали святого Христофора Псеглавца, хотя он таким был в иконописи изначально. Лишь наши древлеправославные староверы сохранили в своих храмах пёсий лик знаменитого христианского мученика, незаслуженно позабытого синодальной церковью вместе с множеством древних обычаев, правил и порядков.
Данная икона вошла в иллюстрированную энциклопедию “Древности и духовные святыни старообрядчества” как одна из жемчужин Рогожской ризницы. А вот иным фрескам с изображением святого мученика Христофора в синодальных храмах не повезло — их просто замалевали. Также как нынешние неистовые мусульмане взрывают древние статуи Будды в Афганистане.
Я заметил, что у нынешних церковных фарисеев вообще тяга к изъятию всего животного мира из иконописи. Обратите внимание, наши самые любимые православные святые Пётр и Февронья Муромские, символ любви и крепкой семьи, тоже на современных иконах изображаются без неизбежного для них зайца. Лишь на старых иконах мы видим этого верного помощника Февроньи в её лечении страждущих.
Я рад, что на лучших памятниках Петру и Февроньи скульпторы не побоялись поместить и столь необходимого в этой истории зайца.
Вот так и с русской литературой, вдруг помешавшей нашим церковникам. Я сам — православный русский человек, но моей вере в Бога не мешают ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Шолохов, ни даже Иосиф Бродский.
Вряд ли, запретив читать художественные книги, тем самым церковные начётчики и фарисеи повернут взоры людей в Евангелию и к житиям святых отцов. И впрямь, “зачем нам тратить драгоценное время на чтение художественных вымыслов, которые, если характеризовать их прямо, должны называться не просто пустыми, но душевредными фантазиями”.
Эта спущенная откуда-то ересь о вреде русской классики, боюсь, чудовищным образом может отразиться на интересе к самому Православию у нашей молодёжи. То ли провокация, то ли глупость? Совсем ненужное соперничество.
А тем временем в самой современной литературе надо поднимать значимость замысла, надо стремиться соединять её с вечностью. Прочитал в “Завтра” великолепную духоподъёмную беседу двух своих старых товарищей, Александра Проханова и Александра Дугина, вся их беседа и была направлена на очищение Слова, на возвеличивание его. “Христос — это вечный Бог, который стал человеком. В нём время и вечность пересекаются. Для нас, христиан, вечность вполне конкретна — это Христос, это Бог. И Он пришёл вовремя. Он пришёл в человечество. Соответственно, Церковь и есть некое развёртывание послания вечности. Это вечная Церковь, которая живёт сквозь земную Церковь”, — заявил Дугин. Его мысль продолжил Проханов: “Вечность — это всегда новое. Любое соприкосновение с вечностью порождает ощущение абсолютного творческого импульса. То есть будущее не просто содержится в вечности. Вечность давит на нас для того, чтобы мы это будущее создали. Вечность живёт нами, она не отдельна от нас”.
Потому Россия и является до сих пор душой мира, что она ещё не потеряла надежды на русское Слово. Не хочет ограничиваться бытовыми земными пределами естества. Очень верно Александр Дугин сказал: “Сегодня мы окружены, находимся в оккупации у низкопробной литературы. Русскую речь пытаются заполнить словесным сором и иноземной шелухой. При потворстве власти чужой дух ломится в наши школы и храмы, обволакивает дурманом наши святыни, проникает в души и сердца детей. Интеллектуальное оскудение и гуманитарная катастрофа нации — не пустые слова, беда стоит на пороге.
И почитать бы нашим министрам, авторам сплошь провальных реформ, “неистового Виссариона”, который чёрным по белому писал: “Употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово — значит оскорблять и здравый смысл, и здравый вкус...” Испокон веков русское слово помогало осуществить уникальные творческие замыслы, воплощалось в нетленных творениях гениев отечественной поэзии и прозы”.
Во имя этого русского слова нам и надо объединять все творческие силы, во имя русского слова, направленного на истинную веру. Не надо заталкивать поэтов и писателей в узкие группировки, пусть пишут по своему разумению, но при всех авангардных и традиционных формах они должны объединяться этой самой истинной верой.
Появились за последнее время с разных сторон сильнейшие произведения нового поколения писателей: в Петрозаводске — Дмитрий Новиков со своим романом “Голомяное пламя”, в Перми — Алексей Иванов с мощным полифоническим “Тоболом”, на Донбассе — Захар Прилепин с уникальной книгой “Взвод”, посвящённой великим русским писателям, прошедшим через офицерство и войны; Сергей Шаргунов с потрясшей многих книгой “1993”... У каждого свой путь, но надеюсь, приходит и понимание, что в одиночку, без объединяющей идейной основы наше общество не объединить.
Как писал Захар Прилепин: “Изменения, которые случились в последние три десятилетия с народами России и, в первую очередь, с русским народом — удивительны. Народ оказался сильней и умнее пропаганды.
За эти годы страна получила в нагрузку тонны и тонны печатной продукции, посвящённой созданию “чёрного мифа” вокруг СССР и социализма.
На телевидении властвовал коллективный Сванидзе, эфирное время оккупировали бесконечные антисоветские сериалы, которые, надо сказать, снимают и по сей день.
Быть антисоветчиком во все эти годы означало быть модным, перспективным, милым власти... Больше половины россиян, согласно официальной статистике, желают переоценки эпохи “перестройки” и “ельцинских реформ”. И уж точно не хотят жить в той же системе, со всеми очевидными её издержками, как минимум — в виде социального неравенства и явной зависимости от мировых финансовых институтов; как максимум — в обществе, построенном на принципах стяжательства и конформизма.
Так почему же мы до сих пор пребываем в обществе, которое не отвечает чаяниям большинства?..
Потому что кто-то нам сказал, что коммунизм — это прошлое, что он уже был?
А либерализм — его что, не было? А национализм — его только что придумали?
Коммунизм — это одновременно и наша традиция, и наша единственная надежда на прорыв в будущее. Более того, коммунизм — это ещё и стремление к свободе, проявление воистину дерзких, вольнолюбивых, яростных качеств нашего национального характера.
Буйство донского казака Степана Тимофеевича Разина, удаль башкирского атамана Салавата Юлаева, декабристский идеализм, поэзия Маяковского и поэзия Есенина, партизаны Сидора Ковпака, улыбка Гагарина — это тоже коммунизм...
Помните, как у Есенина: “А Россия — вот это глыба... // Лишь бы только советская власть!”
Коммунизм — выбор народный.
Мы не раз видели в последние годы, где собираются люди во имя сохранения своей русской идентичности. Они собираются возле памятника Ленину.
Отстоявшие памятник сохраняют право говорить на русском языке, жить в пространстве национальной истории, гордиться своими победами, а не смотреть на факельные шествия.
Красное знамя над Россией неизбежно. Взяли рейхстаг — и здесь справимся...”
Здесь уже, как и в отношении к Сталину, призыв к коммунизму не есть призыв к возвращению брежневского уютного застоя, такого и быть не может. Это призыв к справедливости и реальному возрождению, без олигархов и коррупционеров. К тому же в разных формах призывает и современная русская литература.
Я вспомнил свою любимую поэму Александра Блока “Двенадцать”.
Убеждён, что это самая гениальная поэма на русском языке. Когда-то русский критик князь Святополк-Мирский сказал: “Если бы был передо мной выбор — оставить ли в вечности всю русскую литературу или только эту поэму, — я бы, по крайней мере, серьёзно задумался”. Показана в поэме революция во всех её проявлениях, и дурных, и героических, жизнь улицы, выведены самые разные народные типы, в том числе и поп (недаром Блока так не любит наша церковь):

Хотя назвать эту поэму антихристианской я не осмелюсь, скорее — наоборот. Что и доказывает гениальная концовка поэмы:

И смысл революции сразу же меняется. При всех её издержках, репрессиях и провалах, благодаря революции старый мир ушёл, и наступает новый мир, и впереди — Христос!
Кто только ни ругал нашего русского гения за такую концовку, и справа, и слева, какие только инсинуации не додумывали за поэта. К примеру, Андрей Вознесенский предложил считать, что это красноармейцы конвоируют Христа...
А сам Александр Блок в ответ на все претензии сказал: “Я сам понимаю, что там должен быть не Христос. Я вижу Христа, ничего не поделаешь...” Это и есть тот высший замысел, который даётся свыше, та Идея, которая делает русскую литературу великой. Это всё равно, как если бы человека, а то и всю страну лишить души, что и было сделано во время перестройки. Вот и остаётся высшей целью современной русской литературы необходимость обрести русскую Душу и дать народу русское Слово.