Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Рецензии


Наталья Крофтс, «Поэт эпохи динозавров». Издание второе
СПб: «ИСиб», 2013

Бывает так, что стихи, написанные о далекой истории, вдруг в процессе чтения вырастают в пророчество. Воспоминание о будущем. Стихотворение Натальи Крофтс о Трое, которым открывается ее последняя книга «Поэт эпохи динозавров», читается сейчас как военный репортаж с Украины, откуда, кстати, родом сама Наталья. Вот такие порой происходят исторические зигзаги. Наталья Крофтс — завзятая путешественница. Она привозит из разных стран не только самые свежие впечатления, но также эманации духа прошедших эпох. Значительный корпус стихотворений Натальи Крофтс написан на стыке истории и географии. Все это естественным образом вплетается в лирическое состояние героини:

Я б хотела любовь привезти.
Ты такую не сыщешь.
Я ее просолила
на спинах пяти континентов,
на вечных ветрах
и в скалистых горах,
где отчаянье яростно свищет.
А еще просолила ее я
в своих нескончаемо-грустных стихах.

Стихи Натальи Крофтс пронизывают время острой ноской прошлого и будущего по настоящему. Наталья умеет оживлять и удивлять.

*   *   *

В любой из масок — или кож —
ты неизменно безупречна:
спектакль хорош!
Но вдруг замрешь,
нежданно понятая встречным,
как беспристрастным понятым —
до глубины, без слов и фальши
дрожащих губ, до немоты…
Скорей к нему? Но немо ты
шагнешь назад — как можно дальше
от беззащитной наготы,
когда — во всем, конечно, прав —
твой гость, не вытирая ноги,
придет, чтоб разбирать твой нрав,
твои пороки и пороги.

Каждый лирик мечтает о проницательном понимании со стороны читателя. Наталья Крофтс в этом смысле — не исключение. Как поэт она надеется на конгениальное прочтение. Но как женщина — порой опасается слишком пристального взгляда. Особенно — по отношению к только что написанным стихам. Ей начинает казаться, что она «проговорилась» в своих стихах о чем-то «запретном», таком, чего не должны касаться руки, глаза или уши постороннего. Мне хорошо знакома эта стыдливость автора, который рассказывает о своей интимной жизни в метафорах, но при этом опасается, что метафоры могут быть легко «рассекречены». Как показывает жизнь, такого рода предосторожность чаще всего напрасна. Читатель, даже если он — критик, вычитывает в произведениях писателя только то, что волнует его самого. Для того, чтобы пойти дальше, нужно знать жизнь писателя в подробностях. Только тогда можно из достаточно герметичного текста, содержащего, тем не менее, интимные подробности, выжать что-нибудь близкое к реальности. Но возникает вопрос: зачем? Ведь каждый имеет право на тайну, которая не должна быть разоблачена.

Как театральный критик — строг,
внимателен и беспощаден
он составляет каталог
в тебе живущих ведьм и гадин.
Он справедлив. Отточен слог.
Ему неведомы пристрастье
и сострадательный залог —
залог любви и сопричастья.

Поэзия — это тонкость нервных неровных волокон. Наталья Крофтс путешествует из любви в неодиночество, заполненное до краев стихами, чтобы потом пропутешествовать обратно, из неодиночества в любовь. Женская любовь, как состояние экзальтированное и ревнивое, часто будоражит в человеке не только лучшие душевные и личностные качества. Случается и «пена», далеко не такая, как та, из которой родилась Афродита… Именно эту пену подмечает порой недоброжелательный критик. Созерцание пены заслоняет ему все, и он, ничтоже сумняшеся, начинает обвинять автора стихов во всех смертных грехах. В имморализме. Там, где жила простая искренность. Там, где обнажалась нежная нижняя кожа. Поэт не может быть неискренним. Но в порыве «саморазоблачения» он может зайти далеко, касаясь самых тайных струн души.

«Нежданно понятая встречным, как беспристрастным понятым», — с горечью пишет Наталья Крофтс.

Наталья Крофтс уважает чужие тайны и умеет хранить свои. Метаистория пробуждается для нее тогда, когда герои былых времен, начиная с Адама и Евы, оживают в ее жизни — сходством ситуаций, мотивов поведения. Поступков. Это одновременно и твоя жизнь, и жизнь, уже когда-то снискавшая всеобщее внимание в других лицах. И эти лица становятся твоими, и ты проживаешь заново их жизнь, наполняешь своими нынешними переживаниями их древние неспешные тени. Театр в театре! Или, можно сказать, «театр наоборот».

И ты закроешь двери, чтоб
свой собственный спектакль — без судей,
без соглядатаев, без толп
смотреть:
как голову на блюде
несут и, бешено кружа,
в слезах танцует Саломея,
как капли падают с ножа,
как Ева искушает Змея,
как Брут хрипит от боли в такт
ударам, завернувшись в тогу…

А критик видел первый акт.
Не более. И слава Богу.

И, когда критик не понимает твоих сокровенных снов, ты одновременно оскорблен и благодарен. Он не смог приблизиться к пониманию. Но тем самым он оставил твою наготу невидимой.

Александр КАРПЕНКО



Александр Поповский, «В шаге от райских ворот»
М.: «Вест-Консалтинг», 2012

Александр Поповский пишет просто и незатейливо, но в то же время меня, читателя, все время не покидает ощущение затаившегося между строк подтекста. Да еще какая-то ирония с ехидцей постоянно закрадывается. В общем, далеко не прост поэт Александр Поповский!

И в новом веке — кто-то на коне,
А кто-то мылит ореол удавки.
Но, что по праву причиталось мне,
Испил до дна и не прошу добавки.

Александр Поповский хорошо владеет слогом. «Быть поэтом — печень слабовата» — иронизирует он над своей жизнью. Книга Александра Поповского «В шаге от райских ворот» наглядно демонстрирует сомневающимся, насколько важен в поэзии авторский, ни на кого не похожий язык. Вроде бы незамысловатые, по случаю написанные стихи. Но почерк-то узнаваемый! И это ценнее, нежели кто-то написал бы похоже на Пушкина и даже не хуже, чем Пушкин. То, что уже было — вторично, даже если это очень высокие образцы. Стихи Александра Поповского ценны своим неповторимым авторским голосом.

В круговороте событий,
В хитросплетениях дня
Не совершаю открытий —
Все это не для меня.

К сожалению, установка на «неоткрытие» мира сужает духовный мир поэта, то и дело возникает непреходящее впечатление бедности его духовного мира. Автор пытается скрыть бездуховность за самоиронией:

Подальше держусь от греха.
Кручу, что есть силы, педали.
Пока за мои потроха
Хорошую цену не дали.

Но порой за декадентской сущностью стихов Александра Поповского проглядывают удивительные строчки:

В подворотне невпопад ступая —
То на грабли, то на облака,
Плачет интуиция слепая.
Из глазниц роняя жемчуга.

Самоирония и мягкий юмор пронизывают едва ли не все стихотворения Александра Поповского:

Подпрыгнул от голоса зычного.
Под мышками треснули швы.
Стал ниже себя же обычного,
Но все-таки выше травы.

Тактично, используя тряпочку,
Мой ангел молчанье хранил.
И душу усердно, как бабочку,
От тела до неба ловил.

Есть ощущение, что напрасно Александр Поповский не разнообразит ритмику и строфику своих стихотворений. Короткие строчки в столбик — это уже давно пройденный этап в лирике XXI века. Но иногда упадническое настроение у героя Александра Поповского заканчивается. И тогда он находит в сердце мечту:

Мечту, осознанную прихоть,
Учусь без памяти любить.

И между строк проговаривается странная философия: память — это груз, который мешает человеку двигаться вперед. Но, как только мы освобождаемся от гнетущей памяти, в сердце начинает вырисовываться мечта. А с ней уже можно пытливо смотреть в будущее.

Александр КАРПЕНКО



Алла Красникова, «Я у тебя не спрашивала имя»
М.: «Вест-Консалтинг», 2014

Думаю, есть люди, талантливые на чувства. И чувства эти «проговариваются» не сразу. Поэзия — может быть, лучший способ разобраться в своих чувствах. Страсть — синоним настоящей жизни. Счастливая любовь много стихов не рождает. Зачем писать стихи, если можно разговаривать телами? Зато неразделенные чувства — так и просятся на бумагу, и не только в целях самотерапии. А еще лучше для творчества, когда взаимная любовь постепенно переходит в неразделенную. Ты уже вкусил эту амброзию, ты уже побывал в раю — и оттого сильнее чувствуешь горечь утраты.

Я позволю себе не согласиться с некоторыми выводами Бориса Левита-Броуна из послесловия к книге Аллы Красниковой «Я у тебя не спрашивала имя…», только что вышедшей в издательстве «Вест-Консалтинг». Он говорит о лирике Красниковой как о «цветаевском» побеге на древе русской поэзии. Я думаю, есть некоторая путаница в суждениях о двух великих русских женщинах-поэтах. Некоторые исследователи вообще отказывают Ахматовой в страстности, которая всецело приписывается Цветаевой. Я полагаю, у Ахматовой — страсть сильная, глубинная, целомудренная, без признаков избыточной расхристанности. Страсть, которая горит ровным пламенем. И по этим признакам Алла Красникова скорее ближе к Ахматовой, нежели к Цветаевой. Страсть у Аллы Красниковой — царственна, и в то же время стыдливо-целомудренна.

Так причудливо древней игры
Перепутались тонкие нити,
Если некому — не говорите,
Не склоняйте глагол до поры.

Стихи Аллы Красниковой настолько прекрасны, что ей не хватает, пожалуй, только умения держать такой же накал поэтической речи до конца повествования, чтобы стать именитым русским поэтом:

Превращаются в прах даже милые лица.
Что же, осень — последнее яблоко в руку.
А хрустящему солнцу катиться, катиться…
Без меня, без тебя — одиноко, по кругу.

В состоянии страсти в душе человека кипит невидимая внутренняя работа. Он мечтает и творит образ любимого по своему образу и подобию, отчего придуманный образ не всегда совпадает с живым человеком. Жизни во влюбленном так много, что он (она) проживает и за себя, и «за того парня». Человек любящий силен и слаб одновременно, но гамма чувств в нем на порядок выше, нежели в человеке спокойном и незаинтересованном.

Лишь в глубине высокой,
Где ни любви, ни сил,
Все догорают строки
Тех, кто меня любил.

Несмотря на то, что тематика стихотворений Аллы Красниковой ограничена отношениями мужчины и женщины, у читателя ее книги не возникает ощущения «неполноты» повествования. Причина тому — чистота чувств лирической героини, помноженная на глубокое эстетическое переживание и основательное владение автора родной речью.

Я читаю немало лирики, написанной представительницами прекрасного пола, и могу определенно констатировать: книга Аллы Красниковой — бесспорно, одна из лучших книг, вышедших за последние годы. При том, что автор практически неизвестна не только за рубежом, но и в своем родном городе Петрозаводске. Книга Аллы Красниковой вышла в драгоценной оправе рисунков и послесловия Бориса Левита-Броуна, что сообщает ей дополнительные измерения. Книгу хочется перечитывать снова и снова. Лирика Аллы Красниковой вышла за пределы чисто жанровых рамок и живет своей самостоятельной, самодостаточной жизнью. Чистота. Интеллект. Камерность. Страсть. Алла Красникова — интересный, неординарный, своеобычный человек. И большое спасибо поэту Борису Левиту-Броуну, который открыл для нас, читателей, это редкостное дарование.

И, в заключение, несколько мыслей Аллы Красниковой о поэтах и поэзии из ее беседы с журналистом Максимом Ефимовым.

— Кто такой поэт?
— Поэт — это человек, который имеет определенное состояние души; который впадает в это состояние, у которого иногда бывают «припадки», «приступы» этого состояния. Ты одновременно чувствуешь себя всем — деревом, небом, всем, и в то же время ты не теряешь способности абстрагироваться от всего и вся. Это состояние возвращения к единству со всем. Новое качество. Человек отделился от природы, научился новому, а затем с накопленным багажом снова возвратился в прежнее состояние. Так и получаются стихи из этой первозданной энергии. Поэт, который не понимает природу — не поэт. Поэт, возвращаясь, переживает радость начала творения мира. Поэт переходит в иной, настоящий мир, когда он един со всеми. Человек становится головастиком с разумом.

— Алла, что такое поэзия? Когда ты начала писать стихи?
— Я не знаю, что такое поэзия. Я начала писать стихи в детстве. Сначала стихи произносятся внутри, а уже потом вербализуются. Поэзия — это настроение. Такое определение поэзии понятно всем. Со временем эти поэтические состояния наполняются интеллектуальным содержанием.

Александр КАРПЕНКО